– Нет, нет! – в ужасе кричит Морис и отшатывается от ямы. – Ни за что!
– Придется, – сердито настаивает Кактус и протягивает к Морису свою колючую зеленую руку. – Валяй в яму, приятель…
Морис чувствует жгучее прикосновение кактусных колючек. Рука горит, как от ожога, но Морису не до нее, потому что он летит в яму. И вот его ноги вросли в землю, его тело перестало двигаться, а рта и вовсе нет. Он уже не может пошевелиться и с ужасом понимает, что стал человеком-кактусом. И просыпается…
– Ну и вопли! Какого черта, Морис? Я из-за тебя чуть в машину не врезалась! – послышался над ним сердитый голос.
Морис открыл глаза. Над ним склонилась Кортни, одетая в черный кожаный костюм. Это был сон, утешил он себя, всего лишь страшный сон. И приснится же такое…
– Так в чем же дело? – недовольно поинтересовалась Кортни. – К тебе что, осиный рой залетел? Мне пришлось остановить «Роджер», чтобы посмотреть, что с тобой случилось…
– Прости, – виновато улыбнулся Морис, чувствуя облегчение от того, что все увиденное им оказалось всего лишь сном. – Прости, мне приснился жуткий кошмар. Я кричал?
– Ага. Своими криками ты распугал бы и чертей в аду… Ты кричал «нет!», «не буду!», в общем, вопил как ненормальный. Что тебе снилось?
Кортни отогнула простыню и присела на краешек кровати. Сейчас она напомнила ему мать. Мама любила с утра приходить к нему и тоже садилась на кровать, чтобы узнать, что снилось ее сыну… Морис отогнал видение. Воспоминание о матери причиняло боль. Может быть, еще худшую, чем вчерашняя боль в руке…
– Мексика, – ответил он Кортни. – Мне снилась Мексика… Как будто люди стали кактусами, а кактусы – людьми. Первые стояли на дороге и молчали, а вторые разгуливали по городу, разговаривали и жили в домах… Кактус, представь себе… – Он посмотрел на Кортни, и она прочитала ужас в его глазах. – Кактус столкнул меня в яму своей колючей рукой. И я стал человеком-кактусом: немым, неподвижным… Бррр… Вспомнить жутко…
– Это всего лишь сон, Морис, – донеслось до него, как из детства. – Всего лишь сон…
Опять эта ассоциация с его матерью… Она так же говорила, рассудительно качая головой: «это всего лишь сон, Морис»…
– Да, – ответил он не то Кортни, не то образу матери, всплывшему в голове. – Это всего лишь сон…
– А я была в Мексике, – неожиданно сказала Кортни. – И теперь еду туда. Была, правда, всего один раз, с отцом. В городе Ларедо. Может, знаешь такой?
Морис отрицательно покачал головой. Однако то, что она сказала о Мексике, показалось ему не простым совпадением…
– Я никогда не был в Мексике. Но ты удивишься – наши планы похожи. Я тоже еду туда… И этот чертов сон мне не просто так приснился. Про эти кактусы, будь они неладны…
– Это твои страхи, Морис. – Кортни не нравилась игра в пациента и психоаналитика, но сейчас она просто хотела успокоить Мориса, подбодрить его. Удивительно, но, когда он вылезал вчерашней ночью из-под «Роджера», он был гораздо спокойнее. А теперь на нем лица нет. И все из-за какого-то ночного кошмара… – За тобой гонятся, и вполне естественно, что ты постоянно думаешь об этом и еще о том, что ждет тебя впереди. Будущее пугает тебя так же, как и прошлое. А может быть, еще сильнее… Поэтому кактусы сажают тебя в яму. Все перевернуто с ног на голову, потому что ты боишься перемен… Потому что перемены не обязательно будут к лучшему, во всяком случае, в твоем представлении. Так что твой сон – не демонстрация будущего, а всего лишь отражение твоих страхов…
– Ты, видать, профессиональный психоаналитик, – хмыкнул Морис. – Прямо по полочкам все разложила. Пожалуй, ты права. Вот только… Как справиться со страхом, когда он гоняется за тобой по пятам? Может быть, ты и это знаешь?
– Знала бы, не убегала в Мексику… Мы с тобой очень похожи, Морис Митчелл. Только…
– Только я бабник, а ты – святая, – ни с того ни с сего взвился Морис. Он и сам не знал, откуда у него появилась уверенность, что Кортни хотела сказать именно это, но понимал, не будь этого, он все равно нашел бы, к чему придраться.
– Но я совсем не это хотела сказать… – смущенно пробормотала Кортни, а потом, нахмурившись, добавила: – Конечно, я не святая, но что касается тебя… Здесь ты правду сказал…
Да какого же черта?! – Морис чувствовал, что впервые за несколько лет он теряет контроль над собой, но уже ничего не мог поделать. Его накрыла вспышка необъяснимого, нелогичного, нелепого гнева, и единственным способом выплеснуть его была ссора с Кортни. – Какого же черта ты считаешь меня бабником, когда я ни разу, вспомни, ни разу не дотронулся до тебя! Мало того, я не отпустил ни единой шуточки насчет того, что может быть между мужчиной и женщиной, когда они ночуют вместе…
– Еще бы! – зло усмехнулась Кортни. – Когда у этой женщины под подушкой лежит пистолет… А шуточки… После одной-единственной твоей шуточки я бы выкинула тебя отсюда, как бездомного пса, вот что я бы сделала! И ты об этом прекрасно знал! – Ее красивое лицо исказила злоба, но Морис видел, что она по-прежнему улыбается своей странной улыбкой. Верхняя губа чуть вздернута, и безупречный ряд зубов белеет, словно издеваясь над ним… – С другими женщинами было проще, правда, мистер Бабник?! – не унималась она. – И тебя сильно заело, что я не из их числа… Или ты рассчитывал, что с течением времени я попадусь на эту удочку? Правда, Морис? Так вот: не выйдет. Потому что я видела кучу таких, как ты, но никогда, слышишь, никогда не обращала на них внимания!
– Так вот, значит, как?! – Морис вскочил с дивана как ужаленный. – Выходит, я бродячий пес-соблазнитель, который только и лелеял мысль, как затащить тебя в постель? Что ж, мисс Паранойя, вы сильно ошиблись. Потому что то, чем я мог бы к вам приставать, никогда бы не заинтересовалось парнем в юбке. Кем, собственно, вы и являетесь! – Он схватил висящие на спинке дивана джинсы и лихорадочно начал натягивать их на себя, да так лихорадочно, что попал двумя ногами в одну штанину. – Черт! – смачно выругался он. – Да провались оно все пропадом! Дальше можешь ехать одна!
Кортни хотелось расхохотаться прямо в лицо этому типу, который вместо благодарности только что смешал ее с грязью. Внутри все кипело, но она хотела оказаться выше него, хотя бы на одну ступеньку. Выше этого низкого, гадкого, отвратительного мистера Бабника! Поэтому она постаралась удержать бушующие эмоции внутри и холодно произнесла:
– Я довезу тебя до ближайшего мотеля или что нам попадется на пути. Не бросать же тебя в носках посреди дороги…
А ведь правда, он совсем позабыл о кроссовках, оставленных в туалете мотеля… Пожалуй, она права. Как бы он ни был взбешен сейчас, лучше принять ее предложение…
– Хорошо, – таким же ледяным тоном ответил он. – Если я не слишком оскорбляю твой взгляд, довези меня до мотеля.
Кортни поправила волчий зуб – она так трясла головой, когда кричала на Мориса, что он сбился набок – и направилась к голове автокемпера. Ловко перемахнув через диван, Кортни оказалась на водительском сиденье. Пожалуй, не стоит вести машину в таком состоянии. На душе настоящий ураган, все смешалось: и злость, и досада, и горечь обиды… Но она не покажет этого Морису. Он и так слишком многое видел…
Она вцепилась в руль так, что косточки на пальцах захрустели. Даже больно стало. Но это не так больно, как человеческая неблагодарность, с которой она столкнулась сегодня… Через несколько минут, когда «Роджер» уже несся по привычной серой глади шоссе, Кортни позволила себе – на секунду, всего- навсего на секунду – посмотреть в зеркало.
Морис Митчелл сидел, нахмурившись, на собранном диване. На его лице не было раскаяния, только отчаяние и какая-то тупая боль в потемневших голубых глазах…
– Надеюсь, что наши пути больше не пересекутся, – бросила она Митчеллу, когда тот выходил из машины. – Но, несмотря ни на что, желаю тебе удачи…
– Тебе того же, – пробормотал Морис.
На мгновение Кортни показалось, что он находится в каком-то трансе. Потому что его глаза были абсолютно пустыми… нет, пожалуй, не пустыми, а обращенными внутрь себя. Он словно не видел Кортни и «тебе того же» произнес по инерции. А может, он попросту не хотел ее видеть? Может, в отличие от Кортни, он не переживал по поводу того, что произошло, считая ее случайной попутчицей, не более того? Эта мысль заставила Кортни вспыхнуть от гнева и досады. Она ненавидела, когда люди, те немногие люди, с которыми она сближалась, не отвечали ей взаимностью, теплом. Впрочем, в этом она была не одинока… Ну и пусть, подумала Кортни, взмахнув в воображении рукой, ну и пусть… Пусть уходит, куда хочет, пусть поступает, как считает нужным. В конце концов, она сделала все, что могла. И в том, что этот тип «съехал с катушек», как любил выражаться Натаниэль Вулф, нет ее вины… Она вела себя безупречно. И давным-давно искупила эту чертову тарелку с курицей, которая оказалась на его голове…
А Морис Митчелл уходил слегка хромающей походкой. Скрывался в молочном утреннем тумане. Немного нелепый в своих синих носках с ярко-красным ромбиком. Со своей дурацкой белобрысой шевелюрой, взъерошенной после сна…
Кортни, внутренне досадуя на себя, все еще ждала, что он обернется. Но Морис не оборачивался. Она была права: наверное, ему все рано. Ему просто наплевать на все то, что было между ними. А что, собственно, было? Нелепая сцена в кафе, еще более нелепая сцена под колесами «Роджера», запах розмарина, разлитый в полумраке автокемпера, рассказ о маленькой девочке, которая ненавидела куклу по имени Кортни, кошмар о человеке-кактусе… Много этого или мало для того, чтобы человек просто обернулся, просто посмотрел на нее прощальным взглядом?
Когда фигура Мориса превратилась в хрупкий силуэт на фоне белесого тумана, Кортни завела мотор. Хватит. Нужно взять себя в руки и снова ехать вперед. Ехать по одинокой дороге навстречу своему детству, навстречу призрачному городу Ларедо, о котором у нее остались довольно туманные воспоминания…
– Мы и с этим справимся, правда, Роджер? – пробормотала она, цепляясь за обернутый кожей руль, как за спасительный круг. – Зачем нам кто-то третий? Нам и вдвоем хорошо…
Кортни понимала, что можно лгать кому угодно, но только не себе самой. Почему она так переживала уход Мориса? Ей был прекрасно известен ответ. Одиночество… В этом слове было все: и пустота ночных дорог, раскрашенная мутным светом фонарей и резными тенями деревьев, тяжелый привкус наступающего дня, несмотря на поддельный утренний оптимизм, скользкое ощущение чужого взгляда за спиной, ощущение, порожденное теми, кого посылала вслед за ней ее неугомонная мать… Все это было одиночеством…
А с Морисом все эти чувства испарялись, исчезали, и жизнь казалась не такой уж отвратительной штукой, а бегство – не такой уж бессмысленной попыткой выбраться из ловушки… И еще, вспомнила Кортни, глотая слезы, текущие по щекам, этой ночью, когда она глядела на спящего Мориса, ей казалось, что по его лицу скользит не лунный свет, а бежит в город детской мечты Жемчужная Тропа… Та самая тропа, о которой когда-то говорил ей отец:
– Если ты разглядишь ее, почувствуешь ее, Кортни, то можешь быть уверена: тебе совсем не так плохо, как кажется. И совсем скоро будет еще лучше…
