Немец провел их в огромный вестибюль. Пришедшие были подавлены его громадьем, современной, бетонной конструкцией. Впечатление производило! Потом перешли в какой-то коридор, который, судя по ширине и величине вестибюля, должен был иметь добрые пару гектаров площади. Если бы посеять тут пшеницу, это же какие доходы можно иметь. Они поднялись по ступеням. Немец начал лупить ногой в железную дверь.
— Кто там? Гельмут, ты?
—
— Какие, курва, «камераден»? Головой трахнулся?
—
Его перебил Мищук.
— Это Гражданская Милиция. Открывайте!
— О Боже, наконец, — голос из-за двери доносился не слишком четко. — Но как мне быть уверенным, что вы — это вы?
— А того, что если не откроешь, проделаем дырку в двери и бросим туда гранату! — заорал Васяк.
— А если я первым брошу в вас?
— Господи Иисусе, мужик… — Мищук присел и попытался просунуть свои бумаги в щель под дверью.
—
— А вдруг кто-то держит ствол у твоего виска? — Человек в средине, похоже, особо не верил. — И заставляют тебя говорить эти слова?
— Эй, ты, слушай, — разнервничался Васяк. — Вот как приложу тебе фауст-патроном, так точно зажаришься, — врал он. — Еще можем облепить двери пластиковой взрывчаткой. Тоже будет клёво.
Тут Мищуку наконец удалось пропихнуть документы в щель.
— Есть? — крикнул он.
— Есть! — раздалось изнутри.
— Читаешь?
— Я не очень-то умею читать. Но пытаюсь.
— Тогда, курва, открывай, или поджарим тебя! — снова заорал Васяк.
Вот это подействовало. Они услышали скрежет двух солидных замков, и металлические ворота немного приоткрылись. В них стоял пожилой мужчина с ППШ в руках, которые тряслись настолько, что все отскочили под стену.
— Алкоголик! — вырвалось у Мищука.
— Не… — поправил его Васяк. — Всего лишь на шизе.
— Спокойно, спокойно, — вмешался проводник. — Мы из Гражданской Милиции.
— Как же. Грабежом занимаетесь.
— И тебя выгребем из твоего зала вместе с твоей «пэпэша». А в Варшаве станем зарабатывать: в зверинце тебя будем показывать или в цирке.
Пожилой мужчина запустил их на балкон. То, что они увидели, казалось совершенно неправдоподобным. Перила балкона были защищены мешками с песком. В просвете посредине, где перила были вырваны, стоял немецкий пулемет и пара ящиков с патронами. К этому — два маузера, ППШ, который только что видели, и приличная коллекция гранат.
— Меня зовут Юзеф Кольский, — сообщил старичок. — Я всегда страдал на голову. Ну, просто дурак. Но приказали охранять зал и киностудию рядом. Но как? Самому. Так я взял себе в пару этого немца, который был тут ночным сторожем и знает, что здесь и где. А тут… мародеры, бандиты, партизаны всяких мастей. Все тут есть, господа, и стреляют по ночам. Так мы и окопались.
— Окопались? — не выдержал Мищук. — На бетонном балконе?
— Ну, нет… Взяли и насыпали песок в мешки. Тут рядом немцы складывали оружие. Так мы вертанули у них пулемет и два маузера. ППШ мой, от властей.
— И что? Нападали на вас? — спросил Васяк.
— Ну… так. — Кольский вытянул над баррикадой. — Ворон, там, — указал он рукой. — Вон, один лежит.
Все выглянули, чтобы увидеть тело. У Кольского от нервов руки тряслись в такой степени, что мог бы служить живым отбойным молотком. Едва-едва смог открыть две банки с советской тушенкой, которой поделился с остальными.
Все ели жадно, набирая тем, что у кого было: штыком, американским боевым ножом или просто перо чинным ножиком. Тушенка была замечательная.
— В этом зале паршивый звук. Если разок дать очередь из этого
— Могу догадываться. — Мищук глядел на труп типа в английском комбинезоне, русской каске и в сапогах, вытащенных, похоже, из навозной ямы. Ко всему этому, на рукаве у него была бело-красная повязка. И довольно чистая. — А вы что, трупы не хороните?
