Мищук сделал очередной глоток спирта. Чертова икота!..
— Нет. Довоенный полицейский? Тогда всего лишь поможешь нам решить загадку этих смертей.
— А мои коллеги?
Мищук презрительно махнул рукой.
— Коллег отвезут на джипе. То есть, солдаты. Но только не в УБ, а в милицию. Ничего страшного с ними не случится.
Тут уже решил включиться Васяк.
— Именно! А мы поедем на этой краденой машине.
Мищук задумчиво покачал головой.
— А кто-нибудь здесь умеет водить эту таратайку?
— Я умею, — сказал Борович.
— Тогда еще лучше. — Мищук встал и поднял правую руку. — Клянись. Повторяй за мной: «Я буду служить Польской Народной Республике»…
— В заднице я видал народную республику!
Мищук долгое время не отзывался, потому что удерживал дыхание, пытаясь победить икоту.
— Не строй из себя политического, а не то УБ заберет. Польшу же ты в заднице не видел?
— Нет.
Мищук хлопнул Васяка по спине.
— Видишь. Присягнул.
— Ну… — согласился тот. — Да. Только как-то с ленцой.
— А ты по воскресеньям с ленцой в костел ходишь? Ага, прямо пыль столбом, ты, коммунист.
— Ну, так он же задницей присягал.
— Ну да, а ты перед партийной комиссией клялся Маткой Боской Ченстоховской?
— Вообще-то, факт, партия и задница — оно приблизительно то же самое. Ты прав.
Мищук подошел к Боровичу, отдал ему свой шмайсер и две обоймы.
— У тебя в партизанах какое звание было?
— Поручик.
— Значит так, сейчас ты поручик Славомир Борович из Гражданской Милиции. Ты только помоги нам разобраться с этим делом…
Времени было тринадцать часов тринадцать минут.
Сташевский разбудил Мариолу, которая пришла с работы усталая, в связи с чем устроила себе пересып на диване. Он принес ноутбук со сканами романа, который он изучал уже несколько дней.
— Послушай-ка, — показал он ей фрагмент. — Погляди, что он написал на сто тринадцатой странице.
Девушка, ничего не понимая, терла глаза.
— Что?
— Он пишет, что шел тринадцатого мая по улице Лацярской. Вооруженный до зубов, потому что уже начало чего-то мерещиться. У него был пистолет, револьвер, запасные обоймы, пуленепробиваемый жилет из кевлара. А сверху — маскировочная куртка из гортекса.
— В мае? — зевнула Мариола. — Тогда он должен был ужасно вспотеть.
— Именно. Он все так и описывает. Но…
— Но? — Все еще в бессознательном состоянии, она включила телевизор. Тринадцатый канал. Пощелкала по другим, но ничего интересного не нашла. Вместо этого включила радио. Автомат включил тринадцатый канал. Там передавали воспоминания о военном положении, введенном тринадцатого декабря. Тогда она переключилась на какую-то станцию со спокойной музыкой.
— И что там случилось?
— Одна странная вещь. К этому времени он в панике уже перезарядил свой «Хеклер-энд-Кох», снял с предохранителя…
— Это же, кажется, незаконно.
— Неважно. Он был в состоянии паники. И вдруг…
— Что случилось? — Мариола поднялась с дивана, показывая свой шикарный бюст.
— Сбоку подошел какой-то мальчишка. — Пальцы Сташевского умело стучали по клавишам, чтобы показать соответствующие фрагменты текста. — На нем была псевдо-американская рубашка для игры в бейсбол с номером тринадцать. И он сказал… — Славек никак не мог перемотать текст скроллингом на соответствующий фрагмент, потому что сто тринадцатая страница никак не хотела меняться. Но, в конце концов, нашел. — Мальчик сказал: «Тот, кто надевает маску злого, может быть тем, добрым».
