Британцы начали уже набор поляков и чехов в авиацию, поскольку у самих их не было кем сражаться. Сами бритты могли лишь просить милости. И вдруг Грюневальд почувствовал этот запах. Пахло победой. Этот аромат ошеломил его. Он глядел на счастливых людей, прохаживающихся по тротуарам. На пожилых господ, которые изучали газеты, чтобы узнать о новых победах, и на дам, которые поправляли им шарфики и завязывали их покрепче, чтобы их мужчины не простудились.
Когда они доехали, он заплатил извозчику и вбежал по лестнице в управление. Двери комнаты Кугера были открыты.
— И что, пораженец? — воскликнул Грюневальд с самого порога. — Кто был прав?
— По какому вопросу?
— Победы в войне.
— Ну… твои доверенные союзники, о величине которых ты так красиво говорил, США и СССР, по-моему, нас покинули.
— Наши войска уже видят церковные купола в Москве![28]
Кугер закурил сигарету.
— А купола в Вашингтоне тоже видят?
— Мы туда доплывем!
— Интересно, на чем? Что-то у меня складывается дурацкое впечатление, что мы не доплывем даже до Англии, хотя и близко.
— Молчи, пораженец!
— Лично я могу молчать. Но меня интересует, как поляки назовут Бреслау. — Кугер задумался. — Вратиславия? Или…
— Вроцлав! — крикнул Мищук. — Флаг на марш, Вроцлав уж наш!
Они двинулись цепью во внутрь широченных коридоров Киностудии. Один только Кольский не дрожал от страха, потому что пулемет был тяжеловат, и у него болели мышцы.
— И где этот купол?
— Вон туда, — указал Кольский направление. — Но будет лучше, если мы туда не пойдем.
— А что нас может встретить, кроме вида очередного мертвого мародера? — сказал Борович. Тем не менее, руки у него тряслись. Они прошли несколько десятков метров. Купол. Кто-то раскрыл двери ногой. Долгая тишина.
— Сколько? — спросил Мищук.
— Не менее шести, — ответил Борович, считая валяющиеся на полу тела. — Только из за этих бля… чертовых столиков мало чего видать.
— А из цветов чуть ли не оранжерею сделали.
Борович поглядел на Васяка.
— Из цветов оранжерею не сделать.
— А из чего?
— Ну, из дерева, стекла, бетона. Что кто любит.
— Так что, — подключился Кольский. — Стреляем?
Все в отупении глядели на растерзанные тела.
— В кого?
— В кого?… — рассердился Грюневальд[29]. — Кому ты предъявляешь свои претензии?
— Ни к кому. — Своей единственной рукой Кугер искусно перелистывал свои газеты. — Просто, у меня появилась одна идея. Я тут просматривал акты…
— Я же отстранил тебя от дела! Гоняйся за своими ворами, бандитами и насильниками.
Кугер отпил глоток американского кофе, который все называли окрашенной в черное водичкой.
— Видишь ли. Я заметил, что в каждом из них определенные ситуации повторяются. Те же самые дела, те же самые люди. Одинаковые события.
— Какие?
— Погоди. Мне известны лишь акты, а там написано, что «X» хряпнул «Y» топором. Ничего не вычитаешь. Но слова повторяются.
— Но слова повторяются, — пробормотал Сташевский, неожиданно проснувшись и усаживаясь на кровати. Сонная Мариола пыталась его обнять. Славек выскользнул из-под ее руки и направился к холодильнику за пивом. — Слова, — повторил он уже более осознанно.
Из актов всех этих дел ни хрена нельзя было вычитать. Но только сейчас Сташевский заметил, что в каждых повторялись одни и те же слова. Он позвонил в управление и попросил связать с главным спецом по информатике. Ясное дело, на работе его уже не было. Тогда он попросил домашний номер, но дозвониться не смог. Снова позвонил в управление и попросил номер сотового телефона. Ура! На фоне играла громкая музыка.
