Дежурный продолжал веселиться.
— Приказ понял. К оперативным действиям приступим, как только я найду соответствующего специалиста. Правда, не знаю, сколько это займет времени.
— Понимаю. Благодарю.
Сташевский повесил трубку. Он неподвижно сидел на краю кровати и пялился в окна жилого дома напротив. В одном из них появился черно-белый соседский кот. Сташевский тут же засек время.
Боже! Да в чем же тут дело? Какие-то онирические[32] ситуации, или же словно из американских кинофильмов. Повторяющиеся слова, повторяющиеся ситуации. Для мира снов это обычно. Он сидел на краю кровати, как и каждую ночь. С банкой пива в одной руке и сигаретой в другой. Тоже, как и каждую ночь. Соседский кот глядел на него, во всяком случаю, так Славеку казалось.
Он позвонил Земскому. Того удалось застать. Тринадцать минут третьего ночи не было тем временем, чтобы писатель испытывал какие-то неудобства. Он даже не собирался идти спать. Сташевский услышал довольно вежливые слова:
— И в чем тут дело, мастер?
— Откуда ты знаешь, кто звонит?
— Потому что ты у меня на дисплее в телефоне.
— Я же звонил на стационарный. А мой номер не должен высвечиваться.
— Нужно иметь хороший телефон, — прозвучало с явной гордостью.
— Слушай, будем заниматься словесным пинг-понгом, или я смогу у тебя чего-то узнать?
— Что ты хочешь узнать?
— В этом твоем романе, на сто тринадцатой странице, описано, как Кугер с Грюневальдом…
— Их объединяют цветы, — сказал Кугер. — С тем только, что это наименее существенное.
— А что существенное? — Грюневальд булочку и запил кофе. Потом отодвинул пустую чашку в сторону.
— Все они сделались нервные. Все замечали странные вещи.
— Типа чего?
— Например… — Кугер одной рукой перелистывал акты. — «Тень дома на солнце перемещалась исключительно быстро» или «Когда смотрел на часы, всегда отмечал «тринадцать». Это могло быть тринадцать минут второго дня, десять часов тринадцать минут утра, восемь тринадцать вечера».
Грюневальд удивленно поднял брови.
— И в актах есть такая чушь?
— Нет. Я сам все это написал.
— Раз все они погибли, откуда у тебя все эти сведения?
— От их женщин, которых я всех допросил.
— Погоди, погоди, — разозлился Грюневальд. — Я тебя отстранил от дела. Ты знаешь, что такое приказ?
Их разговор перебил приход вахмистра. Абсолютный молокосос с трясущимися руками. Боже, сейчас уже детей на службу берут. Вскоре придется работать с дошкольниками. А потом останутся одни ясли. Всех способных забирали на фронт. Но именно потому у Германии были такие успехи. Вся Европа была немецкой.
— У меня письмо к господину Грюневальду, адресован он по-другому, но мне приказали доставить его именно вам.
Господину, господин… Версаль устроили. Желторотый не знал, что перед фамилией следует называть служебный чин. А может, он его даже и не знал.
— Откуда?
Молодой не знал, куда отвести глаза.
— Ну, потому… Ну… — Он робко указал пальцем на Кугера.
Тот лишь рассмеялся.
— Я уже настолько неблагонадежный, что даже рапорты не могу читать?
Охотнее всего, парень бы спрятался бы под письменным столом. Он не имел ни малейшего понятия, как выйти из сложной ситуации.
— Прошу прощения, это не рапорт. Кто-то прислал частное письмо. Вот этому господину, — он снова указал рукой на Кугера. — Но теперь цензура вскрывает все письма. И мне приказали отдать его второму господину.
Грюневальд взял письмо. Точно так же, как и курьер, он не знал, как себя повести.
— Благодарю, можешь идти.
— Так точно,
