— Это ты, Васяк, — увидала та номер на консоли.
— Нет. Это генерал Айнзайнштариерзейн из УБ.
— Господи Иисусе!
Борович был в своей стихии.
— Товарищ телефонистка, никакого Иисуса нет. Это все опиум для народа! — крикнул он в трубку. — Зато есть внутренний контроль. И вот его я советую опасаться, — сказал он, на сей раз тихо и ласково. — А не сатаны, — уже совсем тепло прибавил он. — Товарищ сатана не в состоянии выслать вас в колхоз на востоке. — Мгновение тишины для нового вдоха, и совершенно очаровательное завершение. — В отличие от меня.
— Ко… ко… конечно, — перепуганно выговорила та. — С кем вас соединить? Потому что от страха я забыла, — честно призналась та.
— С товарищем комендантом.
Соединила она моментально.
— Ну… чего? — раздалось в трубке.
— Это генерал Айнзайнштариерзейн из УБ! Вы что тут себе позволяете?!
— А… а… а в чем, собственно, дело?
— Вы проверьте на коммутаторе, откуда я звоню, товарищ! Из кабинета Мищука и Васяка. — Оба как раз тихо хватались за головы, уже видя себя в тюрьме. — Хотите деконспирировать моих агентов? Так? На вашем месте, хотя лично в бога не верю, я начал бы читать молитвы!
— Но почему? Я ничего не сделал.
— Вот именно! Вы уже проверили?
Минута тишины.
— Так точно, проверил. Вы звоните из их кабинета, товарищ.
— Это мои лучшие люди, а вы их по полу размазываете?
— Да что вы говорите такое. Они на ковре стояли.
— Вы что там себе представляете?! Мы привлекли двух лучших милиционеров для решения секретного дела, а вы им палки в колеса вставляете?!
— Да нет, был отмечен действительный факт бросания цветочным горшком, но никакого вставления палок в колеса никто не докладывал, товарищ генерал. Я сам слышал. Нет, палок никто не вставлял. Товарищ, может, пригласить вас на рюмку водки, вы покажете бумаги и…
— Да какие такие бумаги?! — разорался Борович. — Я же говорил, это секретная операция!
— Так точно! Понял!
— Сам же я переоделся английским парашютистом и выдаю себя за санационного полицейского.
Комендант совершенно ничего не понимал.
— Ага, понятно, — сказал он наконец. — Конечно же.
Но что-то его мучило, потому что он спросил:
— Прошу прощения, не запомнил. Как ваша фамилия, товарищ генерал?
— Я же уже говорил. Айнзайнштариерзейн. Можете сами проверить в столичном УБ. Только о секретной операции — ни слова!
— Так точно!
Дрожащей рукой Мищук отер пот со лба. Васяк вообще потерял дар речи. Один Борович не беспокоился ни о чем. А что могли ему сделать? В куртке у него была «шестерочка», и плевать ему было на весь мир. В любой момент он мог уйти в тот, другой мир. Якобы, лучший.
— На сами случаи я внимания не обращал, — сказал он, возвращаясь к теме. — Зато обратил внимание на странное «нечто».
— На что?
— Вы такие же самые.
— Мы? — Мищук глянул на Васяка? — Ты что, поехал?
— Не вы, как вы. Грюневальд — ярый нацист. Мищук — ярый коммунист. А теперь Кугер — свой парень. И Васяк — тоже свой парень.
— Так что?
— Боже, я же и говорю. Вы не похожи друг на друга физически. Я имею в виду две пары полицейских.
— Милиционеров! — перебил его Мищук. — Гражданских!
Борович не знал, как им пояснить.
— Не думаю, чтобы перед войной такая организация существовала. Разве что в Америке.
— Или в России, — похвастался своими знаниями Васяк. Довольный собой, он уселся на краешке стола и тоже взял вытащенную из ящика бутылку. Сделал несколько глотков и занюхал подмышкой. Борович чуть со стула не упал, почувствовав запах. Дыхание перебило полностью.
— Из чего эта самогонка?
— Не поверишь. Из коровьих лепешек.
