Он прикурил одной рукой. Когда выбросил спичку, пришло озарение. Кугер глянул на цветок в горшке, который через пару лет Васяк бросил в офицеров УБ, но не попал.
— Нам нужно найти человека, который прошел через весь ритуал и остался в живых.
— Как?
— Не знаю. Давай выспросим всех перед столовкой. Сейчас обед. Нужно спросить, видел ли кто-нибудь ритуал с цветами и помнит оставшуюся в живых жертву. Возможно, кто-нибудь такой и попадется.
Мариола встала перед Сташевским.
— Знаешь, кое о чем ты забыл?
— О чем, Хельга? — Он продолжал пункт за пунктом воспроизводить последний описанный день Грюневальда.
— Там всегда было два полицейских. Добрый и злой.
— У меня нет партнера. Ты к чему ведешь?
— Послушай: Грюневальд и Кугер, Мищук и Васяк. И всегда один нормальный, а другой чуточку меньше.
— Ты копалась в моих документах?
— А как же. Ведь я же женщина. — Тут она покачала у него перед глазами своей замечательной попкой. — Так вот, в нашей группе я буду тем хорошим полицейским.
Славек чуть не поперхнулся сигаретой.
— Ты?!
— Конечно. Погоди минутку.
Она сбросила свою прозрачную ночную рубашку. Отправилась к гардеробу. До Сташевского донеслись отзвуки поисков и скрип вытаскиваемых ящиков. Через несколько минут Мариола вышла одетая в военные сапоги и камуфляжные штаны типа «лиственный лес». На ней был его пуленепробиваемый жилет из кевлара. На голове — русская каска с большой буквой «V» и надписью «День Братьев Блюз», который получила в качестве приза на какой-то вечеринке. Из сейфа вытащила свою дамскую «22-ку». Перезарядила, взяла запасную обойму и спрятала в карман. Пистолет поместился идеально.
— И как тебе? Разве я тебе не пригожусь?
— Я впечатлен. — Сташевский вздохнул. — Но, милая… Все люди, которые занимаются этим делом, гибнут.
— Ой-ой-ой! Действительно? — Теперь уже Мариола вздохнула, пародируя Славека. — А знаешь, от чего погибнешь ты?
— От чего? — заинтригованный, спросил он.
Девушка вытащила ящик его стола и вытащила бутылку водки.
— От этого! — взвизгнула она. Потом кинула в него блоком сигарет. — И от этого!
— Господи! — Стоя на коленях, он выискивал блок под диваном. — А ты знаешь, что если хоть раз выстрелишь из своей хлопушки за пределами тира, то отправишься в тюрьму?
— Я буду стрелять исключительно ради собственной защиты! Я не отпущу тебя на смерть одного!
Сташевский поднял голову.
— Я тебя люблю, моя ты совершенно съехавшая с катушек сумасшедшая!
— И я тебя люблю, кретин!
Славек поднялся на ноги, вытаскивая из блока новую пачку сигарет. Долго открывал ее. Когда же удалось и закурил, подошел к сейфу. Взял из него огромный Vis[52], подал Мариоле.
— Держи пушку.
— А зачем?
— Я знаю, что ты хорошо стреляешь, но это ведь не спортивные соревнования. Из своей «22-ки», как только адреналин подскочит, ты в него, возможно, даже и не попадешь, а он, к примеру, будет пьяным, так что, все равно навалится. Так что, бери пушку.
Мариола была очень хорошим стрелком. Когда она начала заниматься этим видом спорта, спутала мишени. Вместо пистолетной, на расстоянии двадцати пяти метров, начала стрелять в винтовочную, установленную в два раза дальше. Сплошные десятки. Правда, то была всего лишь тренировка.
— Сколько патронов в обойме? — спросила она.
— Четыре.
— А хватит?
— Да. Пару лепишь куда угодно, с бедра, а потом один — в цель. В голову пациента.
— А четвертый?
