— Как аллергия способна вызвать взрыв?
— Этого я не знаю. Сейчас я думаю о чем-то другом. Как все это красиво звучит: внутренний взрыв, НЛО, правительственный заговор, самовозгорание… Тем временем, единственным задокументированным случаем является описанный Мищуком инцидент самосожжения офицера УБ. Но он провел это классически — вылил на себя канистру бензина и поднес спичку. А потом ему пришлось еще и стреляться.
— Не могу поверить, — Мариола тряхнула головой. — Погоди. Но ведь Грюневальд тоже описывал самосожжения.
— Он описывал на основании чьего-то рассказа. Сам он ничего не видел. Механизм идентичный: возбужденный до крайности, шокированный свидетель. Ведь он же ничего толкового тебе не скажет, только «Я увидел море огня, он горел без всякой причины, о Боже, о Боже!»
Мариола восхищалась отстраненностью Славека, его бесстрастным взглядом на целое. Не конвенциональный разум Сташевского действовал и вправду иначе, чем все остальные.
— До сих пор не могу поверить.
— Тогда послушай, как-то меня укусил овод. Лицо очень быстро распухло так, что я ничего не видел. Пришлось поднимать веки пальцами, чтобы вызвать скорую помощь. Это был не взрыв, но выглядел я словно трехсоткилограммовый Носферату. Когда ткнул пальцем в лоб, углубление оставалось еще пару минут. Или вот. Недавно умерла известная актриса. От укуса самой обыкновенной осы. Или вот, самый замечательный пример. В больницу Медицинской Академии привезли девушку, которой врач уколол пенициллин или что-то подобное, названия уже не помню. И с девушки слезла кожа. Вся. Вызвали полицию, потому что первое, о чем все подумали, будто бы кто-то облил ее кислотой. Да что там, облил… Выкупал в кислоте. Вокруг сплошные виртуозы, самые лучшие врачи Вроцлава. И ничего. Без кожи жить невозможно. Девушка быстро умерла.
Мариола слышала уже сотни подобных рассказов от Сташевского.
— Ужас, — бесстрастным тоном произнесла она.
— Это я видел сам, собственными глазами. Сто процентов кожи отделилось от тела. И как назвать подобное, если выискивать сенсацию? Самокожеслезанием?
— Прекрати! — Вопреки словам, она улыбнулась.
— Предположим, что у нас имеется чем-то усиленная аллергическая реакция. Неожиданно начинает пухнуть какой-то внутренний орган. И делает это настолько быстро, что разрывает другие органы, вены, артерии и даже кожу.
— И потому-то всегда имеются цветы?
— Да. Некоторым не удается, не знаю — что, но их встречает поражение.
— В смерти?
— Угу. Тогда они кончают с собой. Даже не знаю, что это может быть. Какой-то эрзац чего-то. Не имею понятия, чего.
Мариола ненадолго задумалась. Залитый солнцем внутренний дворик заставлял думать многое о чем, только не о последовательности чудовищных преступлений. Охотнее всего, сейчас она сняла бы рубашку и позагорала в одном бюстгальтере. Хотя, нет. Дворик был окружен со всех сторон. Ветра совершенно не чувствовалось.
— Если эти цветы вызывают усиление аллергического приступа, то почему сестры — урсулинки и их ученицы не болеют? Ведь в такой компании должно быть хоть несколько женщин, страдающих аллергией.
— Не знаю.
Сташевский вытащил очередную сигарету, хотя во рту еще торчала предыдущая. Он выбросил ее и закурил новую. Голову положил на руки. Дым медленно сползал с наклонившегося лица. Мариола знала, что в такие моменты Славеку лучше не мешать, хотя ее женское любопытство подсказывало что-то совершенно иное. Но она предпочитала не рисковать возможными припадками злости, истерии или же потоками иронически-издевательских- оскорбительных замечаний. А такое случалось, когда кто-то мешал его сосредоточенности. Поэтому она осматривалась на месте. Это здесь погибло несколько офицеров. Именно здесь заразилось несколько других. Впоследствии, они разыскивали какие-нибудь купола, чтобы совершить театральное самоубийство в окружении цветов. Уютный, залитый солнцем дворик не вызывал впечатления немого свидетеля страшных преступлений. Девушка подняла голову. В одном из окон третьего этажа мелькнула фигура монашки в черном одеянии. Затем она заметила ее же в окне второго, а потом и первого этажа.
— Во, мчится. — Мариола толкнула локтем Славека, указывая на объект своих наблюдений. — По-моему, она собирается выкинуть нас отсюда.
Тот поднял голову, не слишком осознавая то, что творится вокруг. Монахиня уже стояла в двери.
— Странно, — сказал Сташевский. — Ведь тут живут черные урсулинки, а у этой серая ряса.
— Чего? У тебя что-то с глазами? Ведь у нее черная…
Сташевский тряхнул головой.
— Серая, а снизу виден фиолетовый цвет. — Он глянул по внимательнее. — Господи, ведь женщина епископом быть не может.
— Ты это серьезно говоришь?
— Ну да.
