— Кто это?
— Вы и я.
Ее скулы чуть расслабились — настолько, что мелькнула улыбка.
— Я не литературовед, я историк, кончала истфак МГУ, — поправила она меня. — Ну а теперь о сути дела. Захочет все-таки кто-то из славистов помочь мне в издании «Откровения огня», как вы думаете?
— Вряд ли. Конечно же, у каждого из нас есть «внутреннее неприятие спецхранов», и в вашей войне с одним из них мы все — на вашей стороне. Но — опять же внутренне.
— И вы тоже?
— И я.
— От вас я ожидала большего участия, — упрекнула она и перестала на меня смотреть.
— Я не сказал, что отказываюсь вам помочь, — сказал я Наде. — Лучше взяться за дело иначе: в первую очередь написать об «Откровении огня» статью. Вы кое-что уже знаете о перипетиях, через которые прошла рукопись, прежде чем оказалась у вас в архиве. Разузнайте о них больше — как можно больше. На сегодняшний день известно только А и Б. «А» — это кое-что о происхождении «Откровения», «Б» — о том, как оно попало в АКИП. А что было между «А» и «Б»? Мы знаем, например, что Захарьина пустынь, где написано «Откровение», сгорела. Каким образом оно потом оказалось в Благовещенском монастыре? Прежде чем туда попасть, рукопись, по всей вероятности, переходила из рук в руки. Вы видели четыре записи в конце книги? Кто были эти люди, которые их оставили? Леонид и Никита кое-что о себе сообщили. А кто такая «первая кенергийка»? Она написала только, что читать книгу ей трудно, но она обязательно прочтет ее до конца. Прочла она «Откровение огня» или нет? Повлияла книга как-то на ее жизнь, как это было с Леонидом и Никитой? К кому книга попала после нее? Как она оказалась у того, кто накарябал на ее последнем листе ругательство?
— Этих людей теперь не установить, — равнодушно сказала на это Надя.
— Вы и правда так думаете?
Она пожала плечами и оставила вопрос без ответа.
— Если вы сможете расследовать судьбу «Откровения» и написать о ней статью для широкой публики — я поспособствую, чтобы она была опубликована в каком-нибудь голландском популярном журнале. В конце статьи вам надо будет рассказать о своем намерении издать кенергийскую рукопись и обратиться к читателям поддержать вас материально. У нас такие инициативы практикуются и обычно находят хороший отклик. Так могут появиться необходимые для издания средства.
— А сами вы предпочитаете держаться в стороне, — опять упрекнула она.
— Если я поддержу вас открыто, я потеряю доступ в восточноевропейские архивы. Тогда уж лучше сразу поменять профессию. Но как раз теперь, если быть точным — со вчерашнего вечера, мне это делать совершенно не хочется.
Мой ответ ее, кажется, удовлетворил, но полного доверия я у нее не вызывал.
— Что вы хотите за это ваше «участие»?
— Немного больше дружелюбия.
Надя скептически поджала губы и заявила:
— Вы ничего не должны сообщать в печати о кенергийской рукописи, прежде чем будет опубликована моя статья. Договорились?
— Само собой разумеется.
Ее лицо подобрело, и она спросила:
— Вы действительно ничего не хотите?
Я задумался: тот ли это момент, когда можно выпустить мою «муху», все еще продолжавшую жужжать. Надя смотрела на меня изучающе. Я спросил напрямик:
— Вам не интересно посмотреть, что за книги закопали Степан и Аполлония в Пасаде «за огородом, за забором»?
— Ага, вот вы о чем думаете!
— Так вам интересно или нет?
— Интересно, конечно. Только ведь Тамбовская область неблизко. Ехать туда копать огород — нет, я не в том настроении. Может быть, потом как- нибудь.
— А давайте съездим вместе! В следующие выходные.
— Вместе? — изумилась она. — Вы же иностранец. Вам еще визу надо будет получить. Да и не пустят вас в эту глушь.
— Вы лояльнее, чем можно было подумать, узнав о ваших издательских планах.
Она засмеялась:
— Так рискованно же без визы. Вас могут задержать. И меня с вами. Тогда пропали все издательские планы.
— Один мой приятель, тоже славист, спокойно ездил по России без разрешений. Он выдавал себя за эстонца, пользовался только поездом и не жил в
