душе.
Чекист хоть и сказал «служебная», но считал Полкана своей собакой. Кобель был одним из деревенских псов, брошенных уехавшими из Посада хозяевами. В разоренном Благовещенском монастыре еще недавно их обитала целая стая. Ее ликвидацию Степан произвел собственноручно, всех собак прикончил, кроме одной — той, что теперь заискивающе терлась у ног гостя. Линников дал Полкану имя, кормил его, обучал сторожевому делу — и вот, в решающий момент, предательство.
— У меня одно время были две овчарки. Твой Полкан похож на овчарку, — сказал Митя.
— Вот именно, «похож», — не удержался Степан. — Пока не погладят. Дворняга.
— Дворняги муштре до конца не поддаются, это верно. А уж ласку любят, как женщины.
Степан отогнал пинком ставшую ему чужой собаку и сказал Ломанову:
— Я могу провести тебя по территории, коли хочешь.
Они отправились в глубь двора. Митя осматривал монастырь молча, время от времени озираясь, словно что-то искал.
— У меня какой-то провал в памяти, — наконец сказал он. — Часовня святого Пантелеймона, это та или эта?
У северной стены монастыря стояли два похожих друг на друга строения.
— А черт их знает, — сказал Степан.
— Помню, у Пантелеймона была одна примечательная могила…
— Хватился. Да могилы здесь все разорили. Горшки с золотом там, что ли, искали, дурачье. Или родственник какой у тебя здесь зарыт?
— Можно сказать, родственник. Была здесь одна дорогая для меня могила, князя Стаса Оболенского. Мальчиком умер. Мы с братом у этой могилы дали клятву. Глупую, конечно, детскую. Но и клятва эта, и место, где она произносилась, для меня дорогое воспоминание. Нет ли здесь, в Посаде, кого из монастырских?
Этого вопроса Линников ожидал.
— Есть, — сказал он. — Монашек один тут живет, из местных, брат Флор, теперь его Федькой опять зовут. Хочешь, отведу?
— Да ты скажи, где его дом. Я сам его найду.
— Мне нетрудно. Я отведу, — решительно повторил Степан.
Федька оказался кривым пьяненьким старичком. Гостям он не обрадовался.
— Опять, что ли, про монастырь пришли выспрашивать? Покоя от вас нет, кладоискатели. — Не забыл старик, как Линников у него прошлой осенью пытал, где монахи зарыли ценности.
— Да нет, здесь другое, дед. Благочинная история, ты такие любишь. Вот видишь этого красавца? — Степан подтолкнул к Федьке Митю. — Он у вас, в Благовещенском, дитем часто бывал, с братиком. И дали они раз на одной из могил друг другу клятву. Так вот он теперь это святое место и ищет.
— Поди теперь найди, — привычно забурчал Федька. — Порушили все, поломали, хуже татар.
— Послушай, отец, ты склепик Стаса Оболенского помнить? — вмешался Митя.
Федька насторожился.
— Как же не помнить? Помню. Розового мрамора склепик был, березка у изголовья стояла. При мне хоронили голубчика, я только постригся. Народу на похоронах была тьма, дай бог каждому такие похороны. Мать, бедняжка, денег не жалела…
— А место то найдешь? — перебил Митя.
И пошли обратно, теперь уже втроем, в монастырь. Федька привел Степана и Митю к часовне Пантелеймона и указал на один из пеньков.
— Здесь была березка, а за ней — склепик. Я и сам сюда ходил. На кладбище ангелов чуешь, чистотой и строгостью пропитываешься. Придешь, расчувствуешься…
Степан не выдержал и засмеялся.
— Ну и рожа у тебя, дед, — пояснил он. — Послушать тебя — баллада, а на рожу взглянешь — сатира Агитпропа. Они святош ну в точности такими, как ты, представляют.
— Пустобрех окаянный, — выругался Федька и заковылял к выходу.
— Видал дурака? Ни с того ни с сего взбесился, — незло сказал Степан, переводя взгляд со спины монашка на Митю.
— Да это он спьяну, — примирительно отозвался тот.
— Ясно дело. Когда трезвый, с него слова не выбьешь. Я ведь приходил к нему, расспрашивал о прежней жизни, об их темных делах монастырских — он как стена. «Я был конюх, ничего не знаю!» Для тебя-то он сюда приперся, а вот мне тогда отказал: «Не пойду, и все, я со своим прошлым покончил». Вот тебе и покончил. Он по прошлому видал как тоскует, Флор задрипанный!
— Да ладно ты. Я, кстати, пойду догоню его. Попрошу пустить переночевать. Поздно уже дальше двигать. Пересплю в Посаде.
— Чего тебе к нему в грязь-то идти? Переспи у меня.