— Читал.
— И меня такие вещи очень интересуют! Не то слово — захватывают! — воскликнула Надя и опять предложила мне водки.
В этот раз я не отказался. Чокнувшись со мной, она объявила:
— За невероятное!
— Отличный тост, — поддержал я.
— У нас принято пить до дна. Это тоже ритуал.
Водки в моей кружке было больше половины.
— И этот ритуал требует подготовки, — заметил я.
Надя придвинулась ко мне, посмотрела прямо в глаза и сказала:
— Этот — не требует. Ну пожалуйста, выпей до дна. Ты такой трезвый! — «Трезвый» она произнесла с сострадательностью. — И тост еще такой хороший…
— Тост хороший, — согласился я и уступил.
— Я прежде сталкивалась с невероятным как с несчастьем, — призналась мне Надя, осушив свою кружку. — Я не помню, чтобы мне в прошлом невероятно с чем-то повезло. Было наоборот. Невероятно, чтобы лучшая подруга тебя предала — а она предала… И с папой случилось невероятное. Он всегда был так осторожен. Я до сих пор помню, как он учил меня переходить улицу. Меня научил, а сам попал под машину… В сущности, невероятное шире, чем себе представляешь, и это большей частью за счет плохого. — Она перевела взгляд на меня и, блеснув глазами, заявила: — Но сейчас другое! Все началось с того момента, когда ты подошел к моему столу в АКИПе и сказал: «Пропала рукопись!» Ах, какая я тогда была дура! — рассмеялась она и достала из кармана пачку сигарет.
Надя закурила опять, посмотрела мне прямо в глаза и проговорила:
— Твоя идея заняться историей «Откровения» — просто гениальна. Я не преувеличиваю, не смейся! Это дело меня совершенно захватило. Оно даже изменило мою жизнь. Прежде были одни мелочи, теперь же… Знаешь, я решила написать не статью о
Она сделала глубокую затяжку, выпустила дым и произнесла со значением:
— Существует цепь людей, причастных к замыслу Евлария. Она тянется из шестнадцатого века. Евларий что-то задумал пятьсот лет назад. Что — мы никогда не узнаем. Может быть, задуманное у него не получилось. Мы знаем только, что первый кенергиец обучил своим наукам Константина и преставился. Мало все-таки, верно? Но если посмотреть в перспективе времени, видишь кенергийскуто цепь, по которой передавались «тайны»! Она дотянулась до нашего века, и тут все в России изменилось — я имею в виду Октябрьскую революцию. Монастыри закрылись, православие потеряло свое прежнее значение, по стране распространился атеизм. Казалось, продолжение цепи немыслимо, даже бессмысленно, но она все же не оборвалась. Кенергийская цепь просто стала наращиваться другими звеньями — и в этом тоже есть смысл. Изменилась жизнь — изменился смысл существования цепи, понимаешь? Первым за игуменами Благовещенского монастыря следует чекист, все бросивший из-за кенергийской книги, — разве не символично?
Разгоревшиеся глаза Нади вызывали у меня лишь угрызения совести — меня не заражал ее энтузиазм.
— Как Степан узнал об «Откровении огня»? — перевел я разговор на другое.
— От одной бабки, — ответила Надя и добавила смеясь: — Похоже, что она была ведьмой.
— В каком смысле?
— В прямом. Я думаю, Степан ее боялся.
— Серьезно?
— Нет. Если серьезно, то их отношения неясны. Чесучов сказал, что эта бабка послала Степана за «Откровением огня» в Посад.
— Вот так бабка. Уж не она ли была той «первой кенергийкой», которая оставила в рукописи свой автограф? Как ее звали?
Надя замерла и ее взгляд стал беспомощным.
— Черт! Забыла. Какая-то простая, распространенная фамилия…
— Ты ее записала?
— Да нет… Постой-постой! Я вспомнила. Фамилия бабки — Симакова. Точно — Симакова! Такие фамилии сразу забываются.
— Как же тогда ее запомнил Чесучов?
— Хороший вопрос, — похвалила Надя и объявила: — Он возник у меня тоже, и я задала его Чесучову. Оказалось, что он родом из деревни Симаково — еще бы не запомнить такое совпадение.
— Ему известно, откуда у Симаковой кенергийская рукопись?
— Он сказал мне что-то невнятное о монахах. Вроде бы Симакова получила «Откровение огня» у одного монаха, а другой у нее потом эту книгу выманил.
— Это были монахи Благовещенского монастыря?
