После этого я уделил три недели столь же тщательному исследованию всего замка, но ничего не нашел. Пришлось продолжить обследование уже с помощью микрофона, который я включил после того, как ночью опять начался свист. Дело в том, что если бы свист производился с помощью какого-либо механического устройства, подобный эксперимент показал бы мне его источник, если бы тот был укрыт в одной из стен. Согласитесь, что иногда мне приходится использовать и весьма современные методы.
Конечно же, я не думал, что кто-то из соперников Тассока мог встроить в стену механическое устройство; однако я считал возможным, что в давние времена в комнате могли поместить производящую свист штуковину, быть может, ради того, чтобы наделить комнату репутацией, способной избавить ее от любопытствующих. Понимаете, что я имею в виду? Конечно же, было возможно, что в таком случае некто, выведав секрет машинерии, мог сыграть дьявольскую шутку над Тассоком. Как я уже говорил, обследование стен с помощью микрофона позволило бы мне выяснить это; однако в замке не обнаружилось ничего подобного, и у меня практически не оставалось сомнений в том, что я имею дело с подлинным случаем так называемого наваждения.
И все это время каждую ночь замок, а иногда и большую часть каждой ночи, оглашал исходивший из комнаты нестерпимый свист. Казалось, что некий коварный разум, зная о предпринятых мною исследованиях, свистел и гудел в знак безумного и полного насмешки презрения. Скажу вам, что ощущение это было настолько же необычайно, насколько ужасно. Время от времени, разутый, ступая на цыпочках, я подходил к опечатанной двери (я всегда держал комнату под всеми возможными печатями). Я подходил к ней во все ночные часы, и часто свист внутри приобретал зловещую и жестокую нотку, словно бы наполовину одушевленный монстр видел меня сквозь закрытую дверь. И все то время визгливый, гнусавый свист наполнял собой коридор, и я казался себе одиноким и несчастным парнишкой, оказавшимся сопричастным одной из мистерий ада.
Каждое утро я входил в комнату, обследовал натянутые мной волоски и наложенные печати. Словом, после первой недели я протянул параллельные волоски вдоль всех стен комнаты и по потолку, а на выложенном полированным камнем полу разложил маленькие бесцветные пластинки липкой стороной кверху. Каждая из них была пронумерована, и я раскладывал их согласно определенному плану — так, чтобы зафиксировать движение любого живого создания, если ему придет в голову сделать несколько шагов по полу.
Никакое материальное существо или создание не могло объявиться в комнате, не оставив следов, которые наутро сообщили бы мне об этом. Однако каждый раз все оставалось на своем месте, и я начинал думать, что могу рискнуть попытаться переночевать в комнате внутри Электрического Пентакля. Тем не менее, я превосходно понимал, что это безумный поступок, однако же ощущал, что зашел в тупик и готов на все.
Словом, однажды около полуночи я сломал печать и быстро заглянул внутрь; и тут, истинно говорю вам, вся комната испустила безумный вопль и словно бы потянулась ко мне всеми своими тенями — так, словно все стены разом выпятились в мою сторону. Конечно же, вы можете сказать, что в этом была виновата моя фантазия. Тем не менее, с меня хватило уже одного вопля, и я захлопнул дверь и запер ее, ощущая легкую слабость в ногах. Ощущение это мало кому покажется неизвестным.
И тогда, когда я был готов уже к чему угодно, на меня свалилось известного рода открытие. Было около часа ночи, и я неторопливо обходил замок, стараясь ступать по мягкой траве. Оказавшись в тени восточного фасада, я услышал высоко над собой зловещий и гнусавый свист, доносившийся из неосвещенного крыла. И тут впереди меня послышался негромкий мужской голос, произнесший с явным удовольствием:
— Святой Георгий! Не знаю, как вы, ребята, но я бы не стал приводить жену в такой дом! — Фраза эта явно сошла с уст воспитанного ирландца.
Кто-то начал было отвечать, но последовало резкое восклицание, а затем я услышал шаги, разбегающиеся во всех направлениях. Меня, совершенно очевидно, заметили.
Несколько секунд я не сходил с места, ощущая себя полным ослом. Итак, в конце концов, это они устроили всю историю с привидениями! Каким же дураком я, в конце концов, оказался? Я не сомневался в том, что нечаянно столкнулся с какими-то из соперников Тассока, а ведь буквально только что был уверен в том, что столкнулся с настоящим, подлинным и скверным Делом! Тут же снова нахлынули и воспоминания о сотнях мелких подробностей, которые заставляли меня сомневаться в этом. Впрочем, имел я дело с естественными существами или сверхъестественными силами, выяснить оставалось еще многое.
На следующее утро я сообщил Тассоку о своем открытии, и все следующие пять ночей мы внимательно следили за восточным крылом, однако так и не заметили никого возле него; и все это время, почти от заката и до рассвета, зловещий свист гнусавил высоко над нами во тьме.
На следующее утро после пятой ночи я получил телеграмму, заставившую меня вернуться домой на следующем корабле. Я объяснил Тассоку, что просто обязан отлучиться на несколько дней, и велел нести караул вокруг замка. Потребовал я у него только одного: дать мне нерушимое обещание никогда не входить в комнату между закатом и рассветом. Я объяснил ему, что ничего определенного нам так и не удалось узнать; и что если комната действительно такова, какой показалась мне с самого начала, то лучше ему умереть, чем хоть раз войти в нее после наступления тьмы.
Приехав сюда и уладив собственные дела, я решил, что вам, друзья мои, будет интересно узнать об этом деле; кроме того, мне хотелось еще раз разложить обстоятельства в собственном уме; поэтому я и созвал вас. Завтра я вновь собираюсь туда, а по возвращении непременно расскажу вам нечто удивительное. Кстати, я забыл рассказать вам о любопытной вещи. Я попытался записать свист на фонограф, однако он не оставил на воске никакого отпечатка. И это действительно чрезвычайно странно, на мой взгляд, скажу я вам. Другая удивительная подробность заключается в том, что микрофон не усиливает звук — он даже не передает его, не замечает, ведет себя так, словно никакого свиста вообще не существует. Словом, в настоящее время я полностью озадачен и ничего не понимаю. И мне хотелось бы знать, не забрезжило ли что-то в ваших добрых и мудрых головах? В моей, по крайней мере, пока еще пусто.
Он поднялся на ноги.
— Ну, а теперь доброй ночи, — сказал он и сразу же начал выпроваживать нас на улицу — на сей раз без оскорблений.
Через две недели он прислал каждому из нас визитную карточку, и, как вы понимаете, на сей раз я не опоздал. Когда мы собрались, Карнакки сразу же повел нас в столовую, а потом, когда мы отобедали и устроились поудобнее, начал с того же самого места, на котором окончил:
— А теперь слушайте внимательно: я расскажу вам нечто странное. Я вернулся назад поздно вечером, и мне пришлось пешком добираться до замка, так как я никого не уведомлял о своем возвращении. Стояла ясная лунная ночь, так что прогулка оказалась скорее удовольствием, чем неприятной обязанностью. Когда я приблизился к дому, он оказался погруженным во тьму, и я подумал, что неплохо будет обойти замок снаружи и проверить, несут ли стражу Тассок или его брат. Однако я не сумел их найти и решил, что они устали и отправились спать.
Проходя мимо восточного крыла, с фасада, я услышал доносившийся сверху знакомый гнусавый посвист комнаты, нарушавший ночную тишину. В нем звучала странная нотка — я слышу ее и сейчас — негромкая, постоянная, полная непонятной задумчивости. Я поглядел вверх на освещенное луной окно и вдруг подумал, что стоит принести лестницу из конюшни и попытаться заглянуть в комнату через окно.
Приняв это решение, я обогнул замок и вышел на задний двор, где среди скопища различных служб отыскал длинную и достаточно легкую лестницу… впрочем, до чего же тяжелой она оказалась для меня одного, ведает только Бог! Сначала мне показалось, что я никогда не сумею поднять ее в одиночку. Однако я наконец сумел справиться с делом и очень осторожно приставил концы лестницы к стене, чуть пониже переплета того окна, что было пошире. После, стараясь двигаться безмолвно, я поднялся по лестнице. Наконец лицо мое оказалось на уровне подоконника, и я заглянул внутрь озаренной лунным светом комнаты.
Конечно же, нечестивый свист был здесь громче; однако в нем по-прежнему оставалась та нотка насвистывавшей негромко себе под нос нежити… попробуйте представить ее себе. И все же, невзирая на всю задумчивость, в свисте угадывалось нечто жуткое и громадное — колоссальная пародия на человека, словно бы до слуха моего доносился посвист чудовища, наделенного губами монстра и душой человека.
И вот в этот-то миг я увидел нечто. Пол посреди просторной и пустой комнаты вспучивался странной и мягкой с виду горкой, посреди которой зияло трепещущее отверстие, пульсировавшее в такт негромкому, но могучему гудению. Время от времени дыхание ее прерывалось, отверстие словно втягивало в себя воздух и вновь разражалось этой немыслимой мелодией. И тут до моего онемевшего ума дошло, что штука эта живая. Передо мной находились губы… колоссальные, почерневшие, жестокие, покрытые волдырями, освещенные лунным светом…
Они вдруг надулись, превращаясь в целый холм силы и звука, жесткий и грубый, четко вырисовывавшийся в лунном свете. Густой слой пота лежал на громадной верхней губе. И в этот же самый миг свист превратился в безумный визг, заставивший меня оцепенеть наверху моей лестницы за окном. А потом, буквально в следующий момент, передо мной оказался ровный пол комнаты… гладкий полированный каменный пол, простиравшийся от стены к стене, и наступило абсолютное молчание.
Представьте себе, какими глазами смотрел я внутрь притихшей комнаты, вспоминая зрелище, которое только что было перед моими глазами. Я казался себе больным и испуганным ребенком, желающим только спокойно спуститься вниз с этой самой лестницы и как можно быстрее убежать прочь. Но в этот самый миг я услышал голос Тассока, взывавший ко мне изнутри комнаты и моливший, моливший, моливший о помощи. Боже мой! Я находился в таком потрясении; охваченному страхом, мне казалось, что ирландцы все-таки заманили его внутрь комнаты и теперь торжествуют. А потом зов повторился, и, разбив окно, я прыгнул внутрь комнаты, чтобы помочь бедняге. Я смутно ощущал, что зов исходил откуда-то из мрачного зева большого камина, и сразу же бросился к нему; однако возле камина никого не оказалось.
— Тассок! — крикнул я, отражения моего голоса заходили по пустому помещению.
И в этот же самый миг меня словно озарило: я понял, что Тассока здесь не было и никто не кричал. Охваченный мучительным страхом я бросился к окну, и тут страшный и ликующий визг пронзил комнату. Слева от меня торцовая стена, вздуваясь, тянула ко мне пару немыслимых губ… черных, чудовищных, находившихся в ярде от моего лица. Нелепым и безумным движением я потянулся за револьвером, имея в виду не эту страшную нежить, а себя самого, ибо грозившая мне опасность была страшнее тысячи смертей. И тут вдруг неведомая последняя строка обряда Саамаа негромко прозвучала в комнате. Случилось то, что мне уже приходилось переживать однажды. Вокруг меня с ровным и монотонным шорохом посыпалась пыль, и я понял, что жизнь моя ничего не стоит и в буквальном смысле слова висит на волоске посредине бурного, кружащего вокруг меня водоворота незримых тварей. А потом ощущение это оставило меня, и я понял, что, может быть, останусь в живых. Душа моя вновь соединилась с телом, жизнь и сила вернулись ко мне. Я отчаянно метнулся к окну и бросился наружу вперед головой, ибо признаюсь честно: в тот миг смерть была мне нипочем. Рухнув на лестницу, я соскользнул по ней вниз и, перехватывая руками, извиваясь, живым добрался до самого низа. И сел там, где упал — в мягкой и влажной траве, посреди лужицы лунного света, а над моей головой через разбитое окно комнаты все доносился негромкий свист.
На этом все и закончилось. Поняв, что остался невредимым, я обошел замок и стуком в окно разбудил Тассока. Меня впустили, после чего мы долго беседовали за добрым виски — ибо я находился в полном расстройстве мыслей и чувств…
Рассказав по мере возможности все как было, я объяснил Тассоку, что всю отделку комнаты нужно сломать и каждый кусок ее сжечь в топке, окруженной Пентаклем. Он кивнул. Что еще можно было сказать? А потом я отправился спать.
