– Отходим, – повторил Филипп. – И бережем патроны.
Вражеский десант наступал быстро и грамотно – пока один или двое строчили из ручников MG-34, не давая нашим головы поднять, остальные бегом меняли позицию, залегая уже метров на десять ближе, обкладывая краснофлотцев по дуге, замыкая балку.
– Туда! – натужно крикнул Софронов, лежа вытягивая руку в сторону квадратного зияния в каменистом обрыве. – Укроемся в катакомбах!
Так вот что он видел, дошло до Филиппа, когда он по-пластунски добирался до черневшего входа в подземелье. Точно не пещера…
Следом подполз Семен, волоча за собой немецкий пулемет – не бросать же.
– Прикрывай!
– Есть, товарищ командующий!
Пока краснофлотец садил короткими экономными очередями, командиры и их «телохраны» добрались до катакомб и проникли внутрь.
Внутри было сухо и прохладно. Близкий потолок нависал, угнетая сознание скученной массой. Разумом Филипп понимал, что он не рухнет, раз уж устоял за последние лет сто, но чувства просто кричали: опасность!
Снаружи доносились крики на румынском и раздраженные команды на немецком. Семен пролез в подземелье и выдал очередь наружу.
– Товарищ командующий! – воскликнул краснофлотец, Алексей, кажется. – Глядите!
С полки-щели в известняковой стене он достал пару новеньких немецких электрофонарей. Рядом, упакованные в промасленную бумагу, лежали запасные батареи.
– Понятно, – сказал Софронов, – десант именно сюда и шел, в катакомбы. Видать, где-то здесь у них схрон. Еще бы! Отсюда можно спокойно до Одессы добраться! Я знаю, ходы тянутся и под Новоаркадиевской[20], и на Молдаванке… Да везде!
– «Спокойно»! – фыркнул Жуков. – Да тут, знаешь, какой лабиринт? Ни у кого до сих пор не то что карты, а хотя бы заметок о ходах нет!
– Ладно, – прервал спор Филипп и взял в левую руку фонарь. – Забираем «подарки», и вперед. И бдим! Немцев тут и ждать могли, местные предатели или те, кого раньше заслали. Вперед!
По коридору, вырубленному, вернее, выпиленному в каменной толще, краснофлотцы вышли на перекресток, куда сходились сразу три узкие галереи со сводчатыми потолками. В одной из них сохранились ржавые и мелкие, словно игрушечные, рельсы. Наверное, по ним перегоняли тележки с нарезанными блоками ракушечника – вся старая Одесса построена из этого желтоватого камня, не шибко твердого, хорошо хранившего тепло.
– Отсюда даже собака не выведет, – послышался гулкий голос Жукова, – если только она здесь не родилась. Раньше тут в основном бандиты прятались да контрабандисты. И жандармы их ловили, и милиция, а все без толку.
– Длинные ходы тут, – подал голос Семен, замыкавший цепочку.
На пару с Алексеем он вел раненого товарища.
– Длинные! – фыркнул Софронов. – А ну-ка, краснофлотец, угадай, на сколько километров одесские катакомбы тянутся?
– На двадцать?
– Двадцать! Ха!
– А чего? На сто, что ли?
– А три тысячи не хочешь?
– Три тысячи километров? – не поверил Филипп.
– А вот представьте себе! Тут еще древние греки штольни били, погреба делали, чтобы вина местные хранить. Может, кто и древней отметился…
– Здесь на стене что-то написано, – прервал его Жуков, направляя луч фонаря на гладкий каменный бок.
Надпись, похоже, была выцарапана сначала, а потом замазана углем:
И подпись: О.Т.С.
– Мрачновато, – оценил Октябрьский.
– Если тут заблудишься, а ни фонаря, ни даже факела не будет, так и будешь мыкаться в полной тьме, пока не сдохнешь от голода или жажды.
– А это уж совсем мрачно. Пошли.
– О, тут еще что-то написано… С «ятями»! Еще при царе писано.
