– Тихо! – шикнул Софронов.
Настала тишина.
– Погасить фонари, – негромко приказал Филипп.
Свет погас, и нахлынула тьма. В полнейшем мраке и тишине явственно прорезалась капель – редкие капли падали где-то в воду с четкостью метронома.
А потом Октябрьский уловил слабый отсвет и сразу же – шорох. Похоже было, что кто-то шагал, шурша песком и каменным крошевом. На стене за проемом в логово контрабандистов лег желтый свет, выделяя щербинки.
– Пропускаем мимо, – зашептал Филипп. – Если это немцы… Семен, ударишь из пулемета, а мы поддержим.
– Есть…
А издалека донеслось гулкое:
– Вир ферриртен унс им унтерердиш… Им дас аршлох![21]
– Найн! – рыкнул другой голос.
– Во? Цайгн зи ди рихтунг![22]
«Двое?» – подумал Филипп. Эхо шло множественное, чудилось, что рота подходит, не меньше.
И вот протянулась первая тень. За ней возникла другая, третья, четвертая…
Сгорбленный человек прошагал мимо потайного места контрабандистов – он был в сапогах, в пятнистом маскхалате и в каске. В одной руке «пятнистый» держал автомат, другой поднимал керосиновую лампу – видно, батареи сели.
За ним прошествовал второй, шагавший на полусогнутых – огромный рюкзак пригибал его. Пятеро.
Филипп уловил поворот головы Семена – толика рассеянного света помогала разглядеть такие мелочи – и кивнул.
Краснофлотец бесшумно скользнул к выходу – его черный силуэт запечатлелся в проеме.
Вспышки огня, вырывавшиеся из дула пулемета, бросали вздрагивавшие отсветы, а грохот пальбы показался чудовищным. Гулкое эхо загуляло по лабиринту ходов и переходов, мешаясь с криками боли и страха.
– Ферфлюхте шайссе! Фик дих!
Семен шарахнулся в проем – мимо по коридору прозвенели пули, высекая искры из стен. Тогда на помощь бросился Алексей.
Сорвав с пояса гранату, он вырвал чеку и швырнул «лимонку» по немецкому адресу. Рвануло не слабо.
За мгновенной вспышкой прошуршали и прозвенели осколки, долетели клубы пыли и дыма.
– Проверю, – бросил Алексей и выполз в проход.
Его долго не было, а потом в проеме замаячила знакомая фигура.
– Все! – громко сказал краснофлотец. – Уложили, включайте свет!
– Оружие надо собрать, – деловито сказал Софронов.
Группу немецких диверсантов разбросало на несколько метров. Крови почти не было, но и в живых не осталось никого.
Октябрьский подобрал увесистый МП-40. Немецкий «Шмайссер» тянул побольше ППШ.
Пистолет-пулемет Шпагина еще едва начал поступать в войска, но Филипп помнил, как держал его «в тот раз».
«Шмайссер» тоже делали по принципу «чем дешевле, тем лучше», поэтому особыми изысками немецкий автомат не отличался. Достаточно было сказать, что на нем даже не стояло предохранителя, а стрелять можно было только очередями.
Пистолет-пулемет Судаева нравился Октябрьскому куда больше ППШ, но это оружие появится лишь года через полтора-два.
А пока и МП-40 сгодится.
– Двигаем дальше, – сказал комфлота. – И по-прежнему бдим. Совсем не обязательно, что нам удалось истребить всю группу, засевшую в катакомбах. И надо искать выход!
– Надо, – кивнул Софронов. – А в рюкзаке что?
– Продукты! Шоколад, ветчина в консервах, галеты.
– Отлично!
Софронов замер и прислушался.
– Да нет… Показалось.
– Катакомбника высматриваешь? – ухмыльнулся Жуков.
– Кого-кого? – не понял Октябрьский.
– О, его все одесские пацаны боятся, кто по катакомбам лазает. Катакомбник – это что-то вроде домового или лешего. Ростом с метр, весь шерстью покрыт, и глаза красные. Говорят, любит пугать заблудившихся громким сопением, но иногда и вывести может наверх.
– Тогда ищем катакомбника, – улыбнулся Филипп, – нам проводник не помешает. Кстати, могу подкинуть еще одну легенду… Рассказывают, что лет
