– Вы не знаете, как филигранно я режу.
Никодимус не ответил.
Франческу охватило раздражение. Слишком он закрытый, этот Никодимус, и слишком озабочен своей ущербностью. Она с трудом подавила порыв ускорить шаг и уйти подальше, чтобы не продолжать разговор.
Но она ведь здесь не ради светского трепа, нужно уломать этого сухаря отвести Сайруса в сад ветров.
– Расскажите мне лучше о ликантропах, – попросила она. – Как вас угораздило с ними связаться? Или у них исстари союз с кобольдами?
– Наоборот, – хмыкнул Никодимус. – Когда-то враждовали не на жизнь, а на смерть. Ведь у обоих предки когда-то бежали с древнего континента.
– Когда человечество спасалось от демонов во время Исхода?
– Еще раньше.
Никодимус поведал, как еще в Звездной академии проник мыслями в фолиант под названием Бестиарий и там наткнулся на воплощение древней богини Химеры. Давным-давно она бежала вместе со своими адептами с древнего континента, осела на этих землях и преобразила адептов с помощью праязыка. Одни стали кобольдами, другие гоблинами и прочими человекоподобными. А саванну и леса Химера заселяла, комбинируя праязык своих верующих с волчьим, создавая ликантропов.
– Какое-то время Химера держала своих чад в узде. Но потом горные кобольды решили прибрать к рукам и долины. Война между кобольдами и ликантропами бушевала столетиями, а затем демоны вызвали массовый людской исход из-за океана. Разобщенные химерические народы не смогли противостоять образованию новых держав, а те, объединившись впоследствии под властью Новосолнечной империи, начали истреблять химерийцев. Однако кое-кто из чад Химеры решил действовать хитростью: когда империя подобралась к саванне, каники с помощью Бестиария изменили свой праязык так, чтобы большую часть жизни проводить в человеческом обличье. У них были собственные поселения и даже небольшой город под сенью Небесного древа.
– Того самого, о котором вы говорили раньше? Долина, где вы с Шенноном скрывались после бегства из Звездной академии?
– Почти. У них была немыслимо высоченная секвойя. Как бы то ни было, их уловка сработала: империя приняла их, продолжая, между тем, изводить на корню другие ликантропские народы.
Франческа присвистнула задумчиво.
– А потом, когда империя пала, Остроземье уничтожило Небесное древо и Бестиарий?
– Именно. Вот тогда-то каники и прониклись цинизмом, считая себя с тех пор павшим народом, лишенным власти над праязыком.
– Но ведь над праязыком не властен никто из нас, – недоуменно нахмурилась Франческа. – Им никто не владеет.
– Из людей – никто. Но они ведь не люди.
Франческа посмотрела на Никодимуса.
– Вы можете менять свой праязык?
– Нет. Только их.
– Почему-то это меня утешает. Не знаю почему.
– Да, есть в этом что-то необычное – представлять, как отредактировал бы себя, случись такая оказия.
– И что бы вы изменили?
– Свою ущербность, – не задумываясь ответил Никодимус. – Заставил бы пораженную заклятьем часть мозга восстановиться.
Снова эта одержимость. Франческа поморщилась, но ничего не сказала.
– А вы бы в себе что изменили? – полюбопытствовал Никодимус.
– Наверное, добавила бы мастерства.
– Мастерства? – рассмеялся он. – Вы чарослов и клирик, и вам все мало? Куда вы метите, в богини всея академии? Мечтаете заткнуть за пояс Хакима?
– Не драматизируйте! – оскорбилась Франческа. – Просто хотела бы повысить свои целительские способности.
– Вы и так с Жилой настоящее чудо сотворили.
– И убила Дейдре, – ответила она без выражения, но тут же спохватилась. – Простите, я не хотела, я имела в виду…
– Понимаю, – проговорил Никодимус негромко. – Я знаю, каково это, когда не хватает какой-то малости, чтобы добиться желаемого.
Дальше они шли в молчании. Франческа снова чуть не ускорила шаг, но почувствовала какую-то недосказанность.
– Тяжело терять пациентов? – спросил вдруг Никодимус.
– По-разному. Иногда смиряешься. А иногда просто перегораешь. – Она помолчала. – Но бывает, что просто сердце рвется.
Сумерки стремительно сгущались в ночь. Никодимус за спиной Франчески издал какой-то невнятный звук, который она интерпретировала как «продолжайте».
– Когда я получила в Порту Милость вожделенную целительскую столу, – услышала Франческа собственный голос, – мне достался старый брюзга, у
