Куарэ ковырял пяткой дерн и смотрел вниз, будто сказал это не мне. И я почувствовала, что весь придуманный диалог рассыпается: он понял, зачем я сохранила капсулу ненужного лекарства.
Для Куарэ парацетамол не был симулякром.
* * *– Ну, я даже не знаю, – сказал Анатоль.
Я пыталась представить университетский холл. Наверняка это высокое, светлое помещение с лестницами и витражами. Здесь было до одури людно, шумно и восхитительно – просто лицейский холл, только очень большой. И витражи.
– Не кипешуй, друга! Только смотри, я тебе записал, как оно называется, ты уж не посей нигде записку.
Лица собеседника я не видела – просто некая идея студента, неряшливо одетая из секонд-хенда, но с непременно дорогим телефоном. Рассказ был ярким и не сплошным, я ходила призраком между застывающих сцен, касалась деталей, вслушивалась в инструкции своего проводника по этому миру.
«Проводник? Как иронично».
Куарэ шел в аптеку за загадочными глазными каплями, ему не нравилась предстоящая вечером встреча, но ему было нечего делать. Анатолю очень хотелось огорчить чем-нибудь далекого отца, и наркотики казались удачным вариантом.
«Я же не собираюсь брать у него в долг, – думал умный мсье Куарэ, который смотрел несколько фильмов про наркоманов. – И утяжелять не стану». Предприятие казалось продуманным ровно до аптеки. Квартал выглядел плохо, я без труда добавила ему красок из больничных двориков и получила то, о чем говорил Куарэ.
Та самая, особая аптека гроздью фурункулов выпирала из углового здания. В вывеске светились все буквы, зато не горела одна витрина. Вечерела пустота, пустота чужого воспоминания – и одинокий фонарь освещал развязку потасовки: у девушки что-то отняли, ее ударили по голове, потом еще раз, слышались ругань и вскрики, слышался гром сердца у спрятавшегося за баком Куарэ.
Я сидела рядом с ним, я была облаком пара из вентиляции метро, и пыталась понять, что это за рассказ. Он жевал белые губы и думал: «Только бы свалили», – дословно так и думал, пока чавкали удары. Он сдерживал дыхание, чтобы в ушах получился шум, но даже сквозь гул крови он слышал слишком хорошо.
У совести хорошая акустика.
Они ушли, аптекарь торопливо опустил ставни и закрылся. Окна, выходящие сюда, прикидывались стенами, а заводской забор – что взять с заводского забора? Куарэ подошел к девушке: та умирала, прижавшись к стене. Над ней завивалось какое-то дерево, пробивая грубые облака…
* * *– Граффити, – коротко пояснил Анатоль, когда я оторвала взгляд от тропинки.
* * *…Я подходила вместе с ним. Он пытался заставить себя позвонить куда-то, просто достать телефон или закричать. Не получилось даже спросить «вы в порядке?» Куарэ стоял над ней, взгляд выхватывал из грязи детали: кровоподтеки и треснувшую по швам одежду.
Она умерла прямо на глазах у студента.
Куарэ нагнулся и поднял полураздавленную коробочку, в которой катались таблетки. Этикетка где-то потерялась, и семь безымянных дисков гремели внутри, не желая складываться в ответ.
Он выдохнул, положил коробочку в карман и ушел, а с ним ушла и я, оставив девушку в грязи, оставив над ее головой небо (какое оно было?), стены (кирпич? Бетон?), оставив что-то искореженное, взамен чего Куарэ взял коробочку с безымянным лекарством.
* * *В лицейском парке шумели последние погожие дни. Голые голоса без слов, смыслов, интонаций – они были повсюду.
Я оглянулась, ожидая, что Куарэ уже ушел, но он стоял в двух шагах, глядя на темно-красную крышу учебного корпуса. Кованый фонарный столб у поворота к моему дому был совсем рядом, но я не помнила ни как мы дошли до него, ни как остановились.
– Э-э, мне, наверное, пора?
– Да.
Слово «пора» имело много смыслов, и он, кажется, смутно догадывался, что со мной вот-вот что-то произойдет, и неуклюже обходил эту тему. К сожалению, я была уверена: ему не безразлично. Пожалуй, на этом можно остановиться.
На самом деле, все просто: я вижу в нем свою замену, а у него перед глазами – безрадостное будущее. Косноязычное, молчаливое, в маске из застывших мышц. А после сегодняшней прогулки он уверился, что все еще хуже. Что полное отупение так и не придет, что боль придется терпеть не только голове.
Что когда он станет мной, ему останется не так уж много.
Я ему не завидую, но есть и хорошая новость.
– Куарэ, вы ведь придумали свою историю?
Он постарался удивиться:
