Я бы захватила всех проблемой одиночества: это интересно, это резонирует с настроением подростка. Это пройдет по грани бравады «мне никто не нужен», «герой должен быть один», по наивным проекциям собственного лицейского опыта.
Ровный урок с подспудным риском. И тем интереснее, что же придумал Куарэ.
– Вон он, – сказала Мовчан.
Куарэ сбегал с лицейского крыльца, на ходу застегивая полупальто.
– А, и он туда же, – с непонятным раздражением сказал Старк и снова достал наладонник. Оказывается, он его успел спрятать.
– Добрый вечер, – сказал Куарэ, садясь напротив меня. – Добрый вечер, доктор, мистер Старк. Витглиц вы… Вы как?
Я не нашлась с ответом. «Плохо», «хорошо», «нормально», «справляюсь» – я перебрала все, что могла сказать, перебрала оттенки и просто пожала плечами. Куарэ нахмурился и смешался.
– Витглиц, – позвал Старк, наблюдавший за этой сценой в зеркало.
– Да, мистер Старк.
– Иногда можно просто улыбнуться.
Я кивнула: можно. Замечание странного садовника оказалось точным и обидным. Куарэ еще раз посмотрел на меня с тревогой и уставился на собственные колени: на правой штанине белел мел. Я вспомнила сорок шестой кабинет, огромную угольную доску – окно в мрак, – вспомнила скрип мела, запах невыжатой губки. Это был почти идеальный класс для урока по «Степному волку».
Машину мягко покачивало на извилистых аллеях лицейского парка. Мы проехали мимо сияющей «Лавки», а потом миновали и последние парковые фонари. Центральный пост СБ лицея сейчас отключает средства Периметра, который все ближе.
Депрессивное поле. Сканеры. И – микроволновой барьер.
Микроавтобус тяжело перевалился через три «лежачих полицейских» и территория специального лицея образовательного концерна «Соул» осталась позади. Никаких ворот. Никаких заборов. Я смотрела в непрозрачное окно – свет в салоне, тьма на улице – и думала, что впервые за два года покидаю лицей. Если учитывать, что выезда на операцию я не помню, то – впервые за шесть лет.
Просто окно. Просто Ангел впереди. И очень интересно, что за урок провел Куарэ.
– Опаздываем, – сказал Старк и повернулся к водителю. – Поднажми. «Втулка» уже десять минут греет двигатели.
Едва слышное гудение двигателя стало чуть выше: водитель подчинился. Осенний вечер, все глубже валящийся в ночь, замелькал за окном еще быстрее.
– Очень хороший класс, – вдруг сказал Куарэ. – Ленивые немного, но умненькие. Вы их хорошо подготовили.
Мовчан изумленно покосилась на него, потом посмотрела на меня. Потом изобразила что-то глазами и улыбнулась.
– Они прочитали?
– Да. Знаете, хитрые такие. Они прочитали по частям и пересказали друг другу.
Я кивнула: знаю, еще бы.
– И вы это поняли. Как?
Куарэ улыбнулся. Обезоруживающая улыбка – совсем не в тон беседе.
– Пересказывать «Степного волка»? Неудачная идея.
Я подумала и согласилась: действительно, глупо. Тем более, на уроке у проводника, который не использует свои возможности, только если прилагает к этому усилия.
– Господа учителя, – окликнул Старк. – Если позволите, то ближе к делу.
Микроавтобус повернул, и в лобовое стекло ворвался грохочущий свет.
Мы вышли под аэродромные прожекторы, навстречу кто-то бежал, гулко выли двигатели, громкая связь выкашливала неразборчивые звуки. Яркие звуки, резкий свет – ELA зашлась от обилия впечатлений и впрыснула в меня боль – еще больше боли.
– Наденьте, – услышала я еще одну вспышку. Откуда-то из калейдоскопа мне протянули шлем: большие очки, большие наушники.
Спасение. Неуклюжее, нелепое спасение.
Мир притих, и я вовремя посторонилась, пропуская микроавтобус. Мы приехали, кто-то уехал – горный аэродром жил в своем ритме.
– Сюда!
Свет прожекторов размазывал что-то громкое, свистящее, окруженное суетливыми силуэтами.
– Вертикалка! – крикнул Анатоль, оживляя пляску бликов в глазах. – А я трясся поездом через все предгорье!
Куарэ прикусил губу: он пока не осознавал своей боли, всего лишь прикусил губу.
Мы шли к воющему свету, а навстречу спешил раскаленный ветер. Наверное, если бы не было так ярко, так горячо, я бы увидела – и могла бы показать
