сказал, что сдвиг минимальный. И что стажер не ошибся в расчетах.
Колин вытащил леденец и повертел в пальцах, изучая, как изменился цвет.
— А если что-нибудь страшное случится, нельзя нарушить правила? — спросил он, щурясь на леденец. — Если ей руку отрубят, или она умрет, или подорвется на бомбе?
— Это не правила, Колин, это физические законы. Их нельзя нарушить при всем желании. Если мы попытаемся изменить то, что уже произошло, сеть не откроется.
Колин выплюнул леденец в обертку и осторожно закрутил края.
— Я думаю, что с вашей девушкой все в порядке. — Сунув завернутый леденец в карман куртки, он вытащил комковатый пакет. — Ой, забыл бабушке Мэри подарок отдать.
Вскочив, мальчик кинулся в приемный покой, прежде чем Дануорти успел его остановить, но у двери резко развернулся и помчался обратно.
— Нам кранты! Там миссис Гадость! Идет сюда.
Дануорти встал.
— Только ее здесь не хватало.
— Пойдемте, — позвал Колин. — Я первый раз сюда через заднюю дверь входил. — Он рванул в противоположном от входа направлении. — За мной!
Дануорти не мог припустить бегом, поэтому поспешил за Колином быстрым шагом по лабиринту из коридоров. Через служебный вход они вышли в переулок. Там под дождем стоял человек-бутерброд с плакатами на груди и на спине. «НАШИ СТРАХИ УЖЕ СБЫЛИСЬ», — на редкость точно подмечали лозунги.
— Пойду проверю обстановку, — сказал Колин, бросаясь за угол к главному входу.
Мужчина вручил Дануорти листовку. «КОНЕЦ СВЕТА БЛИЗОК!» — возвещала она крупными буквами. И дальше помельче: «Убойтесь Бога, ибо наступил час суда Его. Откр. 14:7».
Колин помахал Дануорти из-за угла.
Путь свободен, — слегка запыхавшись, объявил мальчик. — Она внутри, ругается на дежурную.
Дануорти отдал листовку обратно и пошел за Колином, который вел его через переулок на Вудсток-роуд. По дороге профессор тревожно оглянулся на вход в приемный покой, но там никого не было, даже пикетчики с плакатами за отделение от ЕС пропали.
Колин пробежал еще квартал, потом перешел на шаг. Вытащив из кармана пачку мыльных пастилок, он предложил одну Дануорти.
Тот отказался.
Тогда Колин сунул в рот розовую и промычал, жуя:
—Лучшее Рождество в моей жизни!
Дануорти размышлял над этим признанием несколько кварталов. Карильон терзал уши гимном «Той зимой морозной», тоже на редкость подходящим, и на улицах по-прежнему не было ни души, однако, свернув на Брод-стрит, они увидели одинокого прохожего, который, ссутулившись под дождем, торопился им навстречу.
— Это мистер Финч, — определил Колин.
— Господи! — содрогнулся Дануорти. — Что у нас еще закончилось?
— Надеюсь, брюссельская капуста.
При звуке знакомых голосов Финч поднял голову.
— Вы здесь, мистер Дануорти, какая удача! Я вас везде ищу.
—Что случилось? Я обещал мисс Тейлор что-нибудь придумать насчет репетиционной.
— Нет, сэр, я не за этим. Карантинные. Двое карантинных заболели.
21 декабря 1320 года (по старому стилю). Отец Рош не знает, где переброска. Я добилась, чтобы он отвел меня туда, где его встретил Гэвин, но даже там, на поляне, в памяти ничего не щелкнуло. Судя по всему, с Гэвином они столкнулись уже достаточно далеко от переброски, а к тому моменту у меня уже все перемешалось в голове.
Я поняла сегодня, что самой мне переброску не найти. Лес огромный, в нем уйма полян с дубами и ивняком, которые под снегом все «на одно лицо». Следовало оставить еще какую-нибудь примету, кроме ларчика.
Нужно дождаться Гэвина, чтобы он показал мне ту поляну. Розамунда говорит, что до Курси езды полдня, но он там скорее всего заночует из-за дождя.
Дождь льет не переставая с самого нашего возвращения. Мне бы радоваться — снег сойдет, — но из-за непогоды нельзя поехать поискать
