сурово наказать. А с учетом песни, глядишь, вообще сухими из воды выскользнем.
— Смотри не сглазь.
И в это время, словно подтверждая предупреждение друга, раздался властный голос Ивана Акинфича:
— А наворопников московитских связать, чтоб не утекли по дороге.
Сангре попытался возмутиться, процитировав последние слова Дмитрия — некуда им бежать-то, но боярин оказался неумолим. Буравя Улана злым взглядом, он рявкнул на дружинника, замешкавшегося с исполнением приказания, а вдобавок посулил Петру:
— Напрасно ты решил, будто твоя песня татарского выкормыша спасет. Вина на нем такая, что хошь десяток их спой, все одно не поможет.
Сангре открыл рот, желая огрызнуться, но получил увесистый толчок от Улана.
— Не надо. Бесполезно все. Ты погляди, какой он злющий. Ладно, пускай резвится, авось недолго ехать.
Петр тяжело вздохнул и не стал перечить боярину, а тот, расслышав последнюю фразу Улана, охотно подтвердил:
— Это ты верно сказываешь, басурманин, недолго, — и он, сплюнув алым на снег (прикушенная губа продолжала кровоточить), вперевалку неспешно побрел прочь.
«Кажется, и впрямь сглазил, — подумал Сангре. — С этого гада запросто станется так подать дело князю, будто мы одни во всем виноваты. Остается надеяться, что княжич все-таки догонит этих москвичей, а пока…» Отвлек его голос Улана:
— Сдается, я скоро догоню тебя по отсидкам. Ты бы как бывалый поделился полезным опытом.
Сангре лениво покосился на друга:
— Рановато тебе туда готовиться. Да и подсказать мне особо нечего. Разве что мудрый завет: «Не верь, не бойся, не проси».
— Уже кое-что, — кивнул Улан. — Будем надеяться, что пригодится.
— Типун тебе на язык, — откликнулся Петр. — Лучше наоборот: надейся, что не понадобится. Хотя… — он усмехнулся, — как сказал один поэт, сквозь прутья клетки небо глубже, и мир прозрачней из нее. Там, действительно, начинаешь понимать такие вещи, которые на свободе как-то до тебя не доходят. Правда, плата за это несоразмерная. Все равно что приобретать «Запорожец» по цене навороченного БМВ. Так что расслабься и давай прикидывай, как избежать столь невыгодной покупки. Время тебе до вечера и мне тоже, а на привале обсудим, кто до чего додумался.
И он, мрачно поглядывая на людей, скакавших по обе стороны от их саней, погрузился в размышления: как получше подать князю их оправдания, дабы они звучали и доходчиво, и лаконично — навряд ли им дадут много говорить. Получалось не очень — мешал постоянно ерзавший рядом Улан — ему отчего-то не лежалось спокойно. К тому же из-за сидевшего спереди приземистого дружинника, правившего лошадьми, никак не получалось свободно вытянуть ноги.
Отчаявшись разработать стратегию ответов, Петр начал было подумывать, как бы половчее пинком выбить возницу с саней и, развернув лошадку, рвануть куда глаза глядят. Однако чуть погодя он самокритично признался себе, что идея с побегом нереальна и, разочарованный, неожиданно для себя уснул — сказался ночной недосып.
Проснулся он незадолго до того, как их сани остановились на вечерний привал, устроенный на какой-то лесной поляне. А спустя час он понял, что дела их не просто плохи, а из рук вон, и до возможной отсидки ни он, ни его друг могут попросту не дожить.
Глава 11. Личные счеты
Удар Улана оказался хоть и чувствительным, но боярин пришел в себя довольно-таки быстро, езда помогла. Хотел было остановить сани и пересесть на коня, но не стал — пускай думают, будто ему неможется. А вот злость у Ивана Акинфича не прошла. Да и как ей пройти, когда в памяти то и дело всплывал чуть ироничный голос княжича, а вслед за ним поднимались в душе опасения.
«Обадит[15] меня сей молокосос перед Михайлой Ярославичем, как есть обадит, — тоскливо думал он о Дмитрии. — Ишь, возгря[16], в чем винить удумал. И кого?! Меня! Да и наперед неладно. Чай он не простой княжич, но старший из сынов Ярославича, наследник всего княжества, а там, как знать, может и великого Владимирского».
Разбитая губа прошла, но душевная рана от обиды саднила все сильнее.
«А все из-за кого. Да из-за этого нехристя, чтоб ему! Да еще из-за княжича. Ишь, нашел кого против басурманина выставлять. Одним этим меня опозорил».
Но посчитаться с Дмитрием Иван Акинфич никак не мог, зато эти двое были под рукой, рядышком. И пока они ехали, боярин все сильнее накалялся от растущего внутри гнева. Так прилюдно опозорить его, чей отец Акинф Великий был одним из первейших еще у предыдущего великого князя Андрея Александровича, сына самого Александра Ярославича Невского! Да за таковское и веревки мало!
«Хотя погоди-ка… А ведь божий суд у нас не закончился, коль я всего разок упал — не считать же тот первый, когда у меня нога не вовремя
