восторженного описания многочисленных прелестей кузины?
— То, что был недолгое время тамплиером, не скрыл. А вот о монахах, прибывших по его душу, ни словом не обмолвился. Хотя не думаю, что скрывает. Скорее, действительно не знает, что за ним открылась охота, поскольку когда рассказывал о своем бегстве из Арагона, причину не утаил. Мол, боялся попасть в лапы инквизиторов, вот и скитался по Европе на пару с доньей Каберне де Рислинг.
— И что ты обо всем этом думаешь?
Петр помедлил с ответом. Встав с постели, он плеснул себе в чашку из стоящего на столике кувшина клюквенного настоя, выпил, и, с тоской покосившись на потемневшие от недостатка света на улице слюдяные оконца, со вздохом констатировал:
— Так я и не поспал. И где мне теперь силов набраться для ночного забега? А между прочим, секс — это тебе не спорт, тут здоровье требуется.
— Ты не ответил, — напомнил Улан.
— Загадочная история, как глубокомысленно сказал доктор Ватсон Шерлоку Холмсу, — откликнулся посерьезневший Петр, наливая себе вторую чашку. Осушив ее, он задумчиво повторил: — Весьма загадочная. А кое-что вообще не вписывается в общую картину. Нет, порознь голоса твоего Вальтера и моего Бони звучат более-менее, но стоит вслушаться и сразу понятно: кто-то один фальшивит. И этот кто-то однозначно не твой дойч. У него для вранья все слишком сложно.
— Считаешь, Бонифаций о чем-то умолчал?
— Скорее всего, — кивнул Сангре. — Причем допускаю, что без особого умысла, а по простоте душевной, не считая нужным рассказывать о каких-то мелочах, каковые на самом деле далеко не мелочи. Понимаешь, все, кто про тамплиеров писал, в один голос утверждают, что их грехи — чистая липа. Просто король Франции решил прибарахлиться за их счет. Я немного литературы читал, но мнение-то у авторов единодушное. А инквизиторы кто угодно, но никак не дураки, и не стали бы, задрав рясы и высунув от усердия языки, гоняться по всей Европе за каким-то рядовым членом бывшего ордена тамплиеров. Добавь к этому, что его, равно как и прочих испанских тамплиеров, официально признали невиновным, а ныне он занят весьма благородным делом, шинкуя своим мечом гнусных язычников. Но монахи тем не менее в его поисках вон аж куда забрались, до самих тевтонов доковыляли, чего, как ты говоришь, отродясь не бывало. Нелепость получается.
— Да уж, скорее всего, тут и впрямь какая-то тайна кроется.
— Вот-вот, — поддакнул Петр. — Причем связанная, как в сказке про Буратино, с неким золотым ключиком, потому как баблу пресвятая католическая церковь завсегда поклонялась как самой главной святыне. И ключик этот весьма тяжелый, иначе инквизиторы не носились бы за нашим Боней, как Карабас-Барабас с Дуремаром.
— А ключик от орденских сокровищ? — уточнил Улан.
— Навряд ли. Скорее, речь идет о каких-то фамильных ценностях, — предположил Сангре. — На сто процентов не поручусь, информации мало, но сам посуди, откуда рядовому юноше знать про секреты тамплиеров.
— А ты уверен, что он был рядовым? — усомнился Улан.
— Рядовым, рядовым, — заверил Петр. — Он же в него в шестнадцать лет вступил. Да и пробыл в его рядах всего год. Причем все это время, как сам мне поведал, тихо-мирно сидел в своем Арагоне, по командировкам не шастал, в Париж, в каморку папы Карлы, то бишь ихнего магистра, не заглядывал. Где ж он мог разведать тайну дверцы за нарисованным холстом? Хотя, может, и соврал, а на самом деле… Надо бы еще разок с ним потолковать, но… тебе.
— Мне?! — удивился Улан. — А ты ничего не спутал? Я ж в испанском ни в зуб ногой.
— Не лги другу, — строго сказал Сангре. — Но пасаран ты точно знаешь. Это раз. Кто такие идальго и кабальеро тоже в курсе. Это два. Про корриду, пикадоров и тореадоров от меня наслышан. Три. Перевод моей фамилии тебе известен — четыре. Вот и выходит, что ты на испанском шпрехаешь почти на уровне Серванта и этого, как его, Попы де Веги. Остальные нюансы наверстаешь по ходу беседы. Или… Погоди-погоди. Так ведь он за три года практики худо-бедно, но успел освоить немецкий. У-у, тогда твои возражения вообще снимаются, ибо ты на дойчландском почти Гейне, наверняка Гете, а еще Фейхтвангер и Фейербах вместе взятые.
— Но…
— Ша, дядя, время для дискуссии кончилось — сейчас медовуху пьянствовать позовут…
— И после нее тебе тоже недосуг, некие неотложные мероприятия намечаются, — лукаво улыбнувшись, подхватил Улан.
— Вот-вот, — помрачнел Петр. — А к завтрашнему дню мне надо как следует отоспаться, ибо после обеда я провожу первое занятие по боевой подготовке. Буду из отмазанных мною от смерти орлов былинных литовских богатырей лепить. Этаких Добрыню Литвиныча и Алешу Вайделотыча.
Улан иронично крякнул, красноречиво давая понять, как он относится к процессу лепки богатырей. Сангре мрачно покосился на друга.
— Сомневаешься в моих педагогических талантах?
Улан неопределенно пожал плечами, но не желая обидеть Петра, пояснил:
— Скорее, в умственных способностях будущих богатырей. Слыхал поговорку «не в коня корм»?
— Ничего, ничего, погоди малость, — многообещающе посулил Сангре и спохватился: — Кстати, меня еще кое-что насторожило, когда этот испанец о
