своей кузине рассказывал.
— Что именно?
Петр потер лоб, пытаясь сосредоточиться и вспомнить, но буквально через минуту к ним заглянул Яцко, чтобы отвести их к Кейстуту, и сообщил о том, что прибыла Римгайла. При упоминании о жрице Сангре помрачнел и досадливо отмахнулся:
— Ладно, не до того. Потом припомню. Или само всплывет, у меня такое бывает.
Но Петр ошибся. Он не припомнил даже тогда, когда следующим вечером Улан сообщил о некой интересной детальке, всплывшей в результате допроса. Оказывается, почти неделю, не так уж и мало, Бонифаций находился в одной камере с магистром провинции Арагон Эксеменом де Лендой. Как знать, не в этом ли кроется разгадка настойчивых поисков молодого испанца. Может быть, кто-то решил, что тот ему сообщил или передал нечто важное.
— А вдруг магистр и впрямь что-то передал ему? К примеру, карту острова сокровищ, — глаза Петра азартно блеснули.
Улан без колебаний мотнул головой, твердо заверив, что навряд ли кто-то доверил бы такому простодушному и наивному нечто мало-мальски важное, а потому верить ему можно.
— Ну и ладно, — равнодушно махнул рукой Сангре. — Значит, инквизиторы ошибаются, вот и все. Да и в любом случае, даже если предположить, что сокровища существуют, спрятаны они чересчур далеко отсюда, на западном краю Европы, и дотянуться до них у нас не выйдет, а с учетом неких конкурентов тем паче. Инквизиторы — это не наивный отец Федор, так что пусть за стульями работы Гамбса гоняются другие. И вообще, куда надежнее хапнуть синичку, пока она в наших руках, и попросту послать в Христмемель парламентеров с известием, что есть возможность выкупить их коллег по тяжкому ремеслу окрещивания и скрещивания. Разумеется, предварительно выяснив местные курсы валют, дабы не продешевить.
Глава 20. Переговоры
Переговоры насчет выкупа друзья затевали, преследуя три цели. Первая лежала на поверхности — получить деньги. Вторая — личная: выяснить, как на них прикупить порох и знают ли о нем в Ордене вообще. Ну и третья, касающаяся выполнения обещания, данного Кейстуту, то бишь взятия замка. А тут выпадал удобный случай разведать расположение казарм и прочих помещений. Одно дело — рассказы Вальтера, и совсем иное — все увидеть самим.
Увы, расчет Петра, что в ходе переговоров ему дадут походить по Христмемелю, оказался ошибочным. Внутрь его и еще двух литвинов вместе с Яцко (Улана Сангре уговорил в Христмемель не ездить, ни к чему рисковать обоим), пропустили, но недалеко, притормозив у самых ворот. И когда выяснилась цель визита, далее его не повели, поэтому договариваться о выкупе пришлось там же, так сказать, стоя на крылечке или в сенях, чем Сангре был весьма недоволен. Вдобавок и замещавший комтура Христмемеля здоровенный мрачный рыцарь Дитрих фон Альтенбург по ходу беседы глядел на прибывших переговорщиков столь презрительно, что Петра так и подмывало сказать ему какую-нибудь гадость.
Решив, что неуважительный прием вызван ошибочным мнением Дитриха относительно происхождения и вероисповедания своего собеседника, Петр эдак к слову напомнил, что и у него имеется соответствующая приставка, а полностью его фамилия звучит… Он чуть замешкался, прикидывая, как себя назвать, и через секунду выдал: де ла Бленд-а-Мед. А кроме того, он сообщил, что является христианином и продемонстрировал нагрудный крестик.
Однако и это ничуть не улучшило отношения к нему фон Альтенбурга. Скорее, наоборот. Надменно фыркнув, этот «фон» заявил, что ему прискорбно видеть, как католик из благородной семьи губит свою душу, не просто на равных общаясь с литвинами и прочим отребьем (последовал небрежный кивок в сторону Яцко), но и сражаясь на их стороне.
— Мой толмач — не отребье, да и среди литвинов весьма много христиан, разве православных, — угрюмо возразил Сангре.
В ответ Дитрих безапелляционно заявил, что православные — это такие христиане, от которых тошнит самого господа бога. Обидевшись на его откровенное хамство, Петр в самый последний момент кое-что переиначил. Первоначально предполагалось вести речь о двух пленниках, но он внес поправку. Мол, предложенная для выкупа парочка является лишь первой партией, поскольку оба имеют ранения и господам рыцарям следует поторопиться, дабы вернуть их обратно. Что до остальных крестоносцев и сержантов, томящихся в Бизене у Кейстута, то их здоровью ничто не угрожает, посему они могут и обождать. И вообще, все зависит от того, насколько крестоносцы окажутся щедры при выкупе первых двух, иначе первая ласточка окажется последней и они никогда не станут требовать за пленников выкуп, прибегая, как и прежде, к сжиганию их на костре.
Сообщение об имеющихся у них восьмерых пленниках, включая и комтура крепости, сыграло определенную роль — Дитрих слегка смягчил высокомерный тон и концовка встречи прошла в более деловом ключе. Но касаемо выкупа фон Альтенбург заявил, что сам не вправе ответить да или нет, ибо подобного ранее не случалось, и он должен известить об их предложении великий капитул ордена.
Впрочем, друзья и сами не питали особой надежды на получение денег за своих пленников. Более того, Сангре как-то даже высказал мысль, что возможно отказ их выкупать даже к лучшему, подразумевая в первую очередь Бонифация. Мол, учитывая, что за ним прикатили инквизиторы, вполне вероятно, что здесь, в плену, как оно ни парадоксально звучит, испанцу гораздо безопаснее.
