желательно пробить, пока он еще очумевший и весь в непонятках, как вообще могла приключиться такая фигня со взятием замка. Ты сам на его морду лица посмотри. Ошалевшая настолько, будто он был выброшен с летящего самолета и угодил пятой точкой на железный полумесяц минарета. Или пережил многократное бесплатное изнасилование! Кстати, перспективная идея, — обрадовался он.
— Чего?! — ужаснулся Улан.
— Не-е, я не к тому, — ухмыльнулся Петр. — Что я тебе, из Голландии прискакал или из Норвегии долбнутой? Но эти крестоносные полудурки про Гедимина и вообще всех литовских язычников такие сплетни распускают, похлеще, чем Евросоюз про Россию. А судя по его репликам на переговорах, дядя весьма наивен и дядя во все верит. На этом мы его и возьмем, если начнет кочевряжиться.
Глава 26. Допрос с пристрастием
Сангре как в воду глядел. Поначалу лежащий в санях, надежно и крепко спутанный веревками рыцарь Дитрих фон Альтенбург и впрямь заупрямился. Мол, он вообще отказывается общаться с богоотступниками и христопродавцами, а уж о том, чтобы отвечать на их вопросы и вовсе не может быть речи, ибо это означает запачкаться в низком предательстве. Выдав такое, он демонстративно отвернулся от них и надменно умолк.
— Запачкаться, говоришь, — усмехнулся Петр. — Странный ты мужик, группенфюрер. Вроде умный, а… тупой, как и все прочие твои собратья. Прежде чем про запачкаться трендеть, ты на руки свои погляди — они ж у тебя по локоть в крови, да и сам ты в ней по колено.
— Ты бы лучше ближе к теме, — посоветовал Улан, но, поморщившись, все-таки занялся переводом. Однако через минуту осекся на полуслове и махнул рукой, заявив, что не в коня корм. Дитрих и впрямь продолжал надменно молчать, никак не реагируя и не собираясь вступать в диспут. — Я ж говорю, сразу к сути переходи.
— Ишь, какой он у нас гордый, — хмыкнул Сангре. — Ну, к сути так к сути. Поговорим за твои дальнейшие перспективы, агрессор перекормленный, — он придвинулся к нему чуть поближе и проникновенным голосом продолжил: — Итак, выбор у тебя, бывший аятолла Христмемеля, опосля того, как ты профукал свой замок, кой сейчас полыхает как большая поминальная свечка по твоим людям, прост и незатейлив. Если ты раскалываешься до самого донышка, твои предсмертные муки отменяются, но если ты и дальше будешь гнуть понты и косоежиться, то извини, дядя, но как мудро говорят темные язычники, долг утюгом красен… — и он красноречиво развел руками.
На сей раз фон Альтенбург не выдержал, заговорил. Речь его удивительным образом напоминала лай. Причем не просто собаки, но конкретной — эдакой матерой и злобной немецкой овчарки, лютующей от злобы и ненависти.
— Он говорит, что его мученическая смерть вдохновит воинов братства на новые свершения, — начал переводить Улан. — И тогда…
— Суть понятна и дальше не надо, — отмахнулся Сангре и ласково улыбнулся Дитриху. — А ты что же, мужик, надеешься помереть по рабоче- крестьянски, на костре? Напрасно. Я таким пошлым гуманизмом, как местный малограмотный народец, не балуюсь. И если ты по-прежнему станешь запираться, я тебя поначалу отдам в пользование моему оруженосцу, — и он кивнул в сторону Локиса, ехавшего сбоку от их саней. — Обычно ему не до секса, но иногда на него находит, а хлопец он простой, далеко искать не ходит и пользуется тем, что под боком. На сей раз я позабочусь, чтобы под боком у него оказался именно ты. К тому же он сам вот уже полчаса поглядывает на тебя, партайгеноссе, и в его взоре явственно видна полыхающая к тебе страстная африканская любовь пополам с буйным вожделением. Короче, глянулся ты ему.
Услышав перевод Улана, Дитрих невольно покосился в сторону литвина. Локис, ехавший рядом, действительно то и дело посматривал на сани, где подле комтура сидел Петр, и улыбался.
Правда, его застенчивая улыбка предназначалась исключительно своему новому господину, благодаря которому его с братом вначале не казнили позорной смертью, а позже, не далее как сегодня, ему удалось отличиться. И отличиться столь сильно, что сам Кейстут похлопал его, Локиса, по плечу, да и господин Петр после боя у ворот не поскупился на похвалу. И хотя сам Локис не понял из сказанного им ни слова, но, судя по выражению лица господина и его ласковому тону, иными они быть не могли. Да и сейчас он наверняка рассказывает пленному рыцарю о его доблести и мужестве, иначе зачем бы стал указывать на него, да еще и подмигивать.
Локис даже чуточку засмущался, чего с ним отродясь не бывало, и отвернулся в сторону, но через пару секунд спохватился, посчитав свое поведение невежливым, и, в очередной раз взглянув на Сангре, попытался подморгнуть ему в ответ. Получилось плохо. Тогда он оставил свои попытки и попросту преданно ему улыбнулся, давая понять, что готов без колебаний отдать за него жизнь — пусть только прикажет.
Петр, внутренне возликовав (это ж какой импровизированный спектакль они с литвином сыграли с листа и оскал у литвопитека получился соответствующий — аж дрожь по телу!), невозмутимо продолжил, обращаясь к фон Альтенбургу:
— Вот-вот, полюбуйся, рыцарь меча и ладана, на своего нежного воздыхателя. Чуешь, сколь сильно он жаждет поиметь тебя в виду и крупным планом. Да, чуть не забыл предупредить: своим необузданным страстям он любит предаваться исключительно при свидетелях, и все твои вояки, — Сангре кивнул на три десятка пленных, понуро бредущих за их санями, — будут наблюдать, как некий язычник виртуозно превращает бравого крестоносца в не
