заметил: – Но вот появились вы, Мэрион. И вы приручили зверя без кнута.
Мы оба знали, что эти слова были правдой. И хуже всего то, что об этом знала королевская чета.
На новом месте я долго не могла уснуть, ворочалась в постели, взбивая мягкие подушки, и думала о Дитере. О его сильных руках, о сладких поцелуях, о нежных словах, которые он говорил мне в ту ночь, когда мы стали единым целым, когда я отдала себя всю, растворилась в нем. Теперь же было пусто и зябко, и мысль о том, что я лежу в мягкой постели, а мой муж – в подземелье на соломе, сводила с ума.
– Дитер, – шептала я, сжимая в кулаке лунный кулон. – Я люблю тебя…
Кулон пульсировал теплом, и мне казалось, что генерал тоже отвечает мне, шепча на ухо:
– И я люблю тебя, птичка…
Потом провалилась в сон.
Утро одарило меня новыми силами, ароматом зеленого чая и возвращением Ганса. Я было обрадовалась, но адъютант оказался угрюм и немногословен.
– Все ли в порядке с замком? – заволновалась я, глядя в его молодое, но слишком серьезное лицо.
– В замке да, – отрывисто сообщил Ганс. – С конюхом нет.
– Это с каким? – удивилась я, вспомнив окаменевшего Игора, и вздрогнула, когда адъютант ответил:
– Якоб покинул замок незадолго до моего прибытия.
– Покинул? Почему?
– Слуги говорят, он поехал во дворец. – Ганс совсем помрачнел и глянул исподлобья. – А до этого болтал, что якобы подслушал разговор его сиятельства со мной, где герцог нелестно отзывался о короне, высмеивал его величество и грозился показать подлым кентарийским свиньям… – тут адъютант запнулся и наморщил лоб, – грозился показать раков.
– Показать, где раки зимуют, – машинально поправила я и затеребила подаренный браслет. – Но это наглая ложь!
– Отчасти правда, – уныло вздохнул Ганс. – Его сиятельство не всегда сдержан в словах, особенно под опиумом, и тогда у него на языке то же, что и на уме.
– Но ведь Дитер никогда не грозился убить посла, – нахмурилась я. – Это несусветная глупость.
– Глупость, – угрюмо кивнул Ганс. – Но эти лживые показания могут сыграть против его сиятельства. Зато Якоб хвалился перед всеми слугами, что, как только с его сиятельством будет покончено, он сам получит титул герцога и будет верно служить королеве.
Опять королева! Конечно, с Анны Луизы станется подкупить Якоба красивыми обещаниями в обмен на клевету.
– Поехали во дворец, Ганс! – лихорадочно вскричала я. – Надо перехватить его, рассказать его величеству, он должен…
Я запнулась, тяжело дыша и прижимая ладонь к ходящей ходуном груди. Что изменят слова какого-то баронета, что изменят мои слова? Его величество властен казнить и миловать, и если он заинтересован в Дитере как в своем генерале, то помучает и отпустит. Если же нет, если поддастся на уговоры Анны Луизы, то я ничем не смогу помочь своему мужу, разве что… Замотав головой, я зажмурилась. Мысль о том, чтобы отдаться королю, вызывала в душе волну протеста. Но под бушующими волнами возмущения проклевывалась шальная мысль: «А если это будет последний шанс освободить Дитера? Ты сделаешь это?»
Я со стоном опустилась в кресло, почувствовав, как ослабли колени.
– Не знаю, – прошептала я. – Не знаю, Дитер.
– О чем изволит говорить госпожа? – послышался напевный голос Ю Шэн-Ли.
Он подкрался, как всегда, незаметно, наверное, так ходят альтарские воины, ступая бесшумно, как кошки.
– Ни о чем, Шэн, – рассеянно отозвалась я, накручивая локон на палец. – Тебе удалось встретиться с его величеством?
Альтарец вздохнул:
– Увы, госпожа. Фессалийский король непреклонен, как могучий дуб в бурю, хотя я и чувствовал его страх, чувствовал, как гниют его корни. Он осознаёт, как важен для страны василиск, и осознаёт, что под угрозой войны может рухнуть в любой момент, но все равно цепляется за почву, чего-то ждет… Знать бы, чего.
«Моего решения, – мелькнуло в голове. – Максимилиан ждет моего решения, он воспользуется ситуацией, чтобы заполучить новую фаворитку».
– Со мной он будет говорить, – медленно произнесла я, подбирая слова. – Я уверена. Если бы я могла каким-то образом повлиять на него… Убеждением ли, магией… чем угодно, Шэн. Только не так, как он действительно жаждет.
Я поняла, что сболтнула лишнего, и прикусила язык, побелев. Ю Шэн-Ли внимательно глянул на меня, блеснув глазами-маслинами, но ничего не сказал. Быть может, все понял по моему лицу. Он только пощипал себя за подбородок и ответил:
– В моей стране, госпожа, в величественных горах, макушкой подпирающих небо, там, куда раз в сезон спускается Небесный Дракон и отдыхает на облаках, растет священное дерево гиш. Оно зацветает лишь раз в десять лет, и пыльца его цветов заставляет забыть о земных горестях. Во время цветения эту пыльцу собирают монахи-отшельники, они растирают ее со смолой, травами и молоком горных коз, прячут в маленькие бочонки, где отвар настаивается
