Спустя неделю по поросшей травой колее мы добрались до горного гребня, где вовсю буйствовала земляника, вперемешку зеленая, белая и красная; сладкая и терпкая.
Хижина предстала перед нами грязной и заброшенной, в пустые сараи нанесло горы сухих листьев. Сад превратился в клубок ссохшихся путаных стеблей, конюшня была до уныния пустой. В стороне укоризненно чернел скелет нового дома.
Казалось, это место совершенно непригодно для жизни.
И все же я никогда не была так рада вернуться домой.
«Имя», – написала я и нерешительно опустила перо. Бог его знает… Тут с фамилией еще не решен вопрос, что уж говорить о христианском имени.
Я называла его «сладенький» и «мальчик мой», Лиззи – «парнишка», Джейми обращался к нему исключительно на гэльском, именуя «внук» или
Брианне и вовсе не нужны были никакие прозвища, она просто не спускала сына с рук, свирепо ограждая его от чужих посягательств. Она заявила, что еще не определилась с официальным именем. Пока.
– А когда? – наивно спросила Лиззи. Брианна не ответила. Впрочем, я и так знала: когда вернется Роджер.
– Если не вернется, боюсь, бедный парень так и проживет всю жизнь без имени, – пробормотал Джейми. – Черт возьми, эта девчонка такая упрямая!
– Она верит в Роджера, – парировала я. – Ты бы поучился у нее.
Джейми внимательно на меня посмотрел.
– Саксоночка, вера и надежда – отнюдь не одно и то же.
– Ну, значит, поучись у нее надежде, – огрызнулась я, стряхивая с пера излишки чернил.
У нашего безымянного малыша на попке выступила сыпь, отчего он – а заодно и весь дом – не спал всю ночь. У меня резало от недосыпа глаза, я была не в духе и не испытала желания проявлять терпимость.
Джейми обогнул стол и сел напротив, пристроив подбородок на сложенные руки.
– Обязательно. – Глаза у него насмешливо сверкнули. – Вот только определюсь сперва, на что лучше надеяться: чтобы он пришел или чтобы заблудился на полдороге.
Улыбнувшись, я пощекотала кончиком пера ему переносицу и вернулась к работе. Джейми громко чихнул и склонился над столом, заглядывая в мои бумаги.
– Чем это ты занимаешься, саксоночка?
– Делаю малышу Джонни Доу свидетельство о рождении.
– Какому еще Джонидоу? – недоуменно переспросил он. – Это что, в честь какого-то святого?
– Вряд ли, хотя кто знает? Может, это имя навроде Панталеона или Онуфрия. Или Ферреола…
– Ферреол? Я о таком и не слыхал.
– Мой любимый святой, – пояснила я, аккуратно внося в нужную графу дату и время рождения. Хоть с этим все ясно. Два раздела я могла заполнить с чистой совестью: дату рождения и имя принимавшего роды врача.
– Ферреол, – с некоторой долей веселья пояснила я, – покровитель больной птицы. Христианский мученик. Он был трибуном римской армии. Когда выяснилось, что он тайный христианин, его схватили и посадили в тюремную выгребную яму. Должно быть, камеры были переполнены. Этот смельчак умудрился высвободиться из цепей и сбежать через канализацию. Однако его схватили и на сей раз отрубили голову.
– А при чем здесь больная птица?
– Понятия не имею. Напиши в Ватикан, поинтересуйся.
– Хм… Ну и ладно. Все равно мне больше нравится святой Гиньоль.
Вот понимала ведь, что здесь кроется подвох!..
– А он чему покровительствует?
– Говорят, он помогает импотентам. – Джейми уже не скрывал веселья. – Я как-то видел его статую. Поговаривают, ей тысяча лет и что она известна неким чудом. Представляешь, у этой статуи член размером с немаленькую такую дубинку, и…
– И что тут такого?..
– А то, что не в размере дело, – нетерпеливо взмахнул он рукой. – По крайней мере, не только. Поговаривают, за тысячу лет местные жители не раз отрезали щепку-другую… ну как реликвию, а член меньше не становится. – Он ухмыльнулся. – А еще говорят, если держать в кармане кусочек статуи святого Гиньоля, можно развлекаться без устали день и ночь напролет.
– Ну, женщин, думаю, придется менять, – насмешливо отозвалась я. – А ты не интересовался, за какие такие подвиги он удостоился канонизации, а?
