Я задумалась, вытирая ребенка подолом юбки. О революции я знала крайне мало – лишь то, что писали в учебниках Брианны, а пропасть между официальной историей и реальностью порой невероятно глубока.
Кроме того, мы жили в Бостоне, и в школе преподавали в основном местную историю. Судя по тому, что писали о сражениях при Лексингтоне и Конкорде, в милицию вступали все здоровые мужчины колоний, причем добровольно, они горели желанием исполнить свой гражданский долг. Может, в Бостоне так оно и было, но мы-то в Каролине, едва ли не на другом конце страны.
–
– Что? – удивился Джейми. – Какой еще Пол Ревир?
– Да так, один ювелир из Бостона… Хотя скоро будет считаться героем, – отмахнулась я.
– Да?.. Ладно, как скажешь, саксоночка. Но я не понимаю, при чем здесь он?
– Я все о милиции…
Джейми бузил и извивался рыбой на траве, не желая надевать новую пеленку.
– Ох, угомонись уже!..
Джейми взял ребенка под мышки и приподнял, чтобы мне было удобнее.
– Давай подержу. Может, ему надо еще виски?
– Не знаю. Хотя орать с твоим пальцем во рту он не сумеет.
Я с облегчением отдала внука и вернулась к своим мыслям.
– В общем, Бостону уже больше ста лет. Вокруг него много ферм и деревень, причем близко к городу. Люди живут там давно, и все знают друг друга.
Джейми кивнул, терпеливо ожидая, когда я приду к какому-то выводу. И тут меня осенило: он только пытался объяснить мне то же самое.
– Если собирать милицию там, то явятся все: кому хочется, чтобы соседи считали его трусом? А в этих местах…
Я закусила губу, созерцая горы, плавающие в тумане.
– Да, – согласился Джейми. – Здесь все иначе.
Здесь на целую сотню миль не было ни одного крупного города, не считая немецкого поселения в Салеме. Только разрозненные фермы. Крошечные деревушки прятались в горах, их жители порой годами не видели чужих лиц.
Здешние поселенцы готовы прийти соседу на помощь – ведь завтра беда может явиться и в твой дом. Однако еще никогда они не выступали все вместе против общего врага. Не бросали семьи ради губернаторской прихоти. Смутное чувство долга, возможно, призовет одного или двоих; другие пойдут из любопытства или жажды наживы… Но большинство – лишь за человеком, которого они уважают и которому могут доверять.
«Я не был рожден их вождем и лэрдом», – так сказал Джейми. Однако он все равно лэрд по праву. И, если захочет, может стать вождем.
– Зачем, – шепотом спросила я, – зачем тебе все это?
Тени от скал росли и росли, глотая свет.
– А ты разве не видишь? – приподнял бровь Джейми. – Ты рассказала, что случится в Каллодене, и я поверил, саксоночка. Благодаря тебе люди из Лаллиброха вернулись домой живыми и невредимыми.
Не совсем так: любой, кто присоединился к армии горцев, понимал, чем может все обернуться. Однако… я сумела помочь, убедилась, что Лаллиброх готов не только к войне, но и ее страшным последствиям. И чувство вины, которое терзало всякий раз при мыслях о восстании, слабело.
– Допустим. И все же…
– Теперь ты рассказываешь, что случится здесь, саксоночка. Что опять будет восстание и война… и на сей раз победа.
Победа… Я ошеломленно кивнула, зная, какой страшной ценой она достанется.
– Вот только… – Джейми махнул кинжалом в сторону гор. – Я дал клятву короне, и если выступлю против нее, я стану предателем. Мою землю отнимут; может быть, меня даже казнят, и всех моих сторонников тоже. Верно?
– Верно.
Я сглотнула, плотно обхватив себя руками.
– Но в этот раз короне не победить. И когда королевскую власть свергнут… Как быть с моей клятвой? Если я сдержу слово, стану предателем уже для повстанцев…
– О… – слабо выговорила я.
– Вот видишь. В какой-то момент Трион потеряет надо мной власть, хотя когда это произойдет, я не знаю. И до той поры…
Он опустил кинжал острием вниз.
– Понятно. Мы в тупике.
Внутри все холодело от осознания, в каком мы безвыходном положении.
