Прижав руку к груди, я шагнула в сторону от дверного проема и в бледном свете увидела Фергуса, скорчившегося на полу, из волос торчит солома, как у Безумной из Шайо[83].
– О, так вот ты где! – заметила я довольно холодно.
Он прищурился и сглотнул, потирая рукой мрачное, заросшее щетиной лицо.
– Я… да, – сказал он. Казалось, ему больше нечего добавить. Я остановилась на мгновение, глядя на него сверху вниз, затем покачала головой и, наклонившись, стала подбирать картофельные очистки и другие объедки, выпавшие из миски. Он дернулся было, чтобы помочь мне, но я грубо махнула рукой.
Фергус неподвижно наблюдал за мной, обхватив руками колени. В хлеву было темно, с растений, что росли на скале над нами, непрерывно капала вода, создавая завесу из падающих капель за открытой дверью.
Коза прекратила шуметь, узнав меня, и теперь просунула шею сквозь ограду загона и, вытянув черничный язык, пыталась, как муравьед, слизнуть яблочный огрызок, который валялся неподалеку. Я подобрала огрызок и вручила ей, пытаясь одновременно придумать, с чего начать разговор и как его продолжить.
– Анри-Кристиан в полном порядке, – сказала я, за неимением других идей. – Прибавляет в весе.
Я позволила этому комментарию повиснуть в воздухе, склонившись над оградой, чтобы пересыпать зерно и отходы в деревянную кормушку.
Мертвая тишина. Я подождала, затем обернулась, уперев руку в бок.
– Он очень милый малыш, – сказала я.
Ответом мне было его тяжелое дыхание, но он ничего не сказал. Шумно фыркнув, я отошла к двери и толкнула нижнюю створку, широко распахивая ее, так что внутрь хлынул бледный свет, освещая Фергуса. Он сидел, упрямо отвернув лицо в сторону. Я чувствовала его запах даже на расстоянии, от него несло застарелым потом и голодом.
Я вздохнула.
– Такие лилипуты, как он, обладают совершенно нормальным интеллектом. Я его целиком осмотрела, все рефлексы и реакции в норме. Нет никаких причин думать, что он не сможет учиться или… что-то делать.
– Что-то. – Фергус повторил слово, в котором звучало отчаяние и издевка. – Что-то. – Наконец он повернул ко мне лицо, и я увидела пустоту в его глазах. – При всем почтении, миледи, вы не имеете понятия, какая жизнь уготована лилипутам.
– А ты имеешь? – спросила я, не столько желая его спровоцировать, сколько из любопытства.
Он прищурился от утреннего света и кивнул.
– Да, – прошептал он и сглотнул. – Я видел много таких в Париже.
Парижский бордель, где он вырос, был большим, с широкой клиентурой. Это место славилось тем, что может предложить удовольствия на любой вкус.
– В доме жили les filles, naturellement, и les enfants[84]. Они были, разумеется, самым ходовым товаром. Но всегда найдутся те, кто желает… экзотики и готовы платить. Поэтому время от времени мадам посылала за теми, кто таким промышляет. La Maitresse des Scorpions – avec les flagellantes, tu comprends? Ou Le Maitre des Champignons[85].
– Грибной король? – переспросила я неуверенно.
– Oui. Хозяин лилипутов.
Глаза Фергуса застыли, взгляд обратился внутрь, лицо потемнело. В его памяти возникали живые образы людей, которые много лет отсутствовали в его мыслях, и он не получал удовольствия от этих воспоминаний.
– Les chanterelles[86], так мы их звали, – сказал он мягко. – Женщин. А мужчин – les morels[87].
Редкие грибы, которые ценят за причудливый вкус и необычную форму.
– С ними хорошо обращались, с les champignons[88], – добавил он. – Они были недешевы, как вы понимаете. Le maitre[89] покупал таких младенцев у их родителей или подбирал с улиц, а однажды такой родился в борделе, и мадам не могла нарадоваться своей удаче.
Он посмотрел вниз на свои руки – длинные, тонкие пальцы беспокойно двигались, комкая ткань штанов.
– С улиц, – повторил он. – Те, кто не попадал в бордель, становились попрошайками. Я знал одного довольно хорошо, его звали Люк. Мы иногда помогали друг другу. – Тень улыбки скользнула по его лицу, и он совершил здоровой рукой жест, изображающий карманную кражу.
– Но Люк был одинок, – продолжил он ровно. – У него не было защитника. И однажды я нашел его в переулке с перерезанным горлом. Я сказал мадам, и она послала вышибалу забрать тело, а затем продала его первому попавшемуся врачу.
Я не спросила, что врач намеревался сделать с телом Люка. Я видела широкие высушенные ладони карликов, выставленные на продажу для предсказаний и в качестве оберегов. И не только ладони, увы.
