стало и тошно, и гадко. Нашла заступницу – старуху дряхлую! Под подол к ней залезть собралась, лишь бы не обидели.
– Нет. Сама справлюсь.
Карга внимательно посмотрела на нее, щуря воспаленные глаза, и кивнула:
– Ты справишься.
После этого они долго сидели молча, пока Лесана, которой впервые за последние дни стало легче на душе, не спросила:
– А отчего Клесх и Донатос враждуют?
Нурлиса хихикнула:
– Любопытная ты девка… Ладно, расскажу. Донатос Клесха на семнадцать лет старше. И он был тем креффом, который мальца привез в Цитадель. Ему тогда всего одиннадцать сравнялось. Дикий, как лесной кот, а уж грязны-ы-ый… Звереныш зверенышем. Колдун его связанным вез, говорил, тот несколько раз пытался стянуть у него нож. Я тебе так скажу – ничего удивительного в том не было. Подобрал его Донатос где-то у Злого моря в рыбацкой лачуге. Парень первый раз помылся в Цитадели. И хлеба с мясом здесь же первый раз поел. Я его, звереныша, в мыльню кашей заманивала. Кашу любил – страсть…
Лесана смотрела, как глаза бабки туманятся от воспоминаний, и думала о том, сколько креффов и просто выучеников выпестовала старая наравне с наставниками. Сколькие еще сиживали в этой каморке? Скольких приводила она сюда за утешением? И казалась ей Нурлиса едва ли не духом самой Цитадели…
– Так вот, отмыла кое-как. Пока патлы стригли, его двое выучей взрослых держали, и то я едва с куском кожи ему волосы не отмахнула – так орал и вертелся. Донатос тогда сразу сказал: мол, парня надо бить, раз такой дураковатый. Нэд бить не велел, за ухо к себе отвел. Уж о чем они там говорили, не знаю. Но Клесх после этого спокойнее стал. Видать, Глава объяснил ему, что за стенами Цитадели каши нет, а вот Ходящих – видимо-невидимо. Но все равно с парнем время от времени припадки случались. То на одного кинется, то на другого. Он здесь самый молодший был. Кто поумнее, с ним не связывались, чего с полудикого взять? А иные, наоборот, любили подначить да растравить. А Нэд не знал, куда его деть. Учиться он со всеми учился, но дите же полудикое, к порядку не приученное – то заснет посередь урока, то сбежит. Ловили его, пороли. По-всякому снимали стружку. Да вот беда – он рано в силу вошел. Дар в нем проснулся поперед ума. Однажды в драке едва не убил послушника колдунов. Чего уж они там не поделили, может, Майрико…
– Майрико? – Глаза девушки распахнулись, и она подалась вперед.
Нурлиса про себя усмехнулась. А разве скажешь, что вчера еще девка бревном лежала, ни на что внимания не обращая?
– Майрико, – кивнула она. – Клесх вокруг нее лисом ходил; не гляди, что девка на три года старше, зато красоты диковинной. Сколько он шишек за это насобирал… Она хороша была, не то, что ныне – оглобля страшная. Ее бы многие парни на сеновал затащить рады были, когда она в пору вошла. Дак чего я говорила-то?.. А, ну вот, Дар в Клесхе рано проснулся. А совладать он с ним не умел. Креффом у него был, по-моему, Мораг. Ты его не знаешь, он погиб лет восемь назад. Так вот. Мораг с ним намучился. Как сейчас помню – придет сюда, сядет у печки, глаза закроет и говорит мне: «Удавлю стервеца, как есть удавлю, всю душу вымотал». Вроде и сила в парне немалая, a управлять он ею не может. Плещет она из него, как помои из поганого ведра – всех замарает, кто рядом ни есть.
Бабка встала, подбросила в печь поленце, пошуровала кочергой и вернулась обратно на скамью.
– Чего я уж говорила-то?
– Про помои, – напомнила Лесана.
– Какие еще помои? Про Клесха я рассказывала. Тьфу, дуреха, совсем ты меня не слушаешь. Ну так вот. А Донатос однажды возьми да и скажи: мол, парень оттого силой швыряется без ума и подчинить ее себе не может, что с места рвет, а удила закусывать не приучен. Ну, или иначе как-то сказал, я уж не помню. И посоветовал, ежели Клесх провинится, то пороть не его, а Майрико. Рэм, наставник ее, говорят, аж задохнулся, но Нэд рукой махнул – мол, так тому и быть. Девка – целительница. До смерти не запорют, а парень, может, в ум войдет.
У слушательницы глаза были как плошки. Нурлиса поправила на голове платок и замолчала. Ждала, когда у девки иссякнет терпение. Случилось это быстро, едва не через пару мгновений.
– Ну а дальше-то что? – спросила послушница.
– А что дальше? Дальше Майрико пороли, а Клесх потом, как собака, под дверями ее сидел – виноватый, аж серый весь.
– Разве тогда можно было выученикам любиться? – запоздало опомнилась девушка. – Разве дозволяли?
– Не дозволяли, но и мешать не мешали. Блюли только строго. Девок в Цитадели всегда по пальцам пересчитать можно было. А парней – полно лукошко. Да и народ они такой… Не всегда головой думают. Могут и обидеть. Но не об том речь. Так вот. Раз Майрико выдрали, два, три…
– Да что ж он, постоянно, что ли, дрался? – не поняла Лесана. – С кем все ратился-то?
– Да со всеми. Говорю тебе, Дар в парне рано проснулся, а ума не было. Дома-то растили его, как сорную траву, то ли отец, то ли дядька, ничего в голову не вкладывали – ни почтения к старшим, ни порядку. А ежели и учили, так, видимо, кулаком в брюхо. Я сразу сказала – дите забитое, даже и не дите, зверина злобная. Да и Донатос с ним в пути не нежничал, у этого кровососа терпения сроду не было. Ну и каков будет человек, если с малолетства его лупцевать? Чуть что не так – он сразу с кулаками, и не глядит, на кого. А сколько тут над ним насмешников было? Это уж потом старались не задевать, а по
