Рейзо и Дэша покинули склад и двинулись вдоль берега реки, и ужас больше не жег им пятки. Дождь закончился. Солнце и яркие проблески голубого неба выглядывали в облачные прорехи, тепло сушило их одежду. На шее Дэши ожерельем проступили фиолетовые синяки, на щеке тоже появился один, а рукав оторвался у самого плеча. Рейзо знал, что выглядит не лучше. Забавно, что при этом ему хотелось красоваться и ликовать.
Дэша взяла его за руку, стараясь не задеть ожоги на запястье, и принялась раскачивать ее взад-вперед. И тут на Рейзо нахлынуло осознание того, что он до сих пор жив. Ему захотелось сказать что-нибудь очевидное.
— Я рад, что мы не погибли.
Она поудобнее перехватила его ладонь, переплетая пальцы. Хотя Дэша держала его лишь за одну руку, он почему-то ощущал ее прикосновение всей грудью, нутром и головой.
— А ведь этим едва все не кончилось, — отозвалась она. — Вышло бы не слишком весело.
— Да уж, не очень. Ты бы предпочла погибнуть или остаться искалеченной?
— Погибнуть… Нет, погоди. Как именно искалеченной?
— Потерять руку, но все же выжить.
— Тогда искалеченной. А ты бы предпочел лишиться руки или лица?
— Лишись я лица, разве я смог бы есть?
Этого обсуждения им хватило на всю дорогу домой. Они пересекли две реки, прежде чем нашли конный вагончик, ходящий по праздникам. Центр притих, опустев без дел и празднества, спугнутого дождем. Непередаваемо сладкий аромат яблок все еще висел в воздухе — прилипчивый запах, доносящийся отовсюду, как будто сами белые камни были фруктовой мякотью. То, что его не смыло ливнем, казалось небольшим чудом, как раз из тех, от которых у Рейзо в груди все замирало от восторга. Словно волшебство дождя, пронизанного солнечным светом. Словно радость от спелого фрукта, сорванного прямо с ветки. Ему нравилось одновременно быть рядом с Дэшей и думать о чем-то подобном. Это сочетание казалось естественным, как танцы в сопровождении музыки.
У него на языке вертелось множество вопросов к ней: «А ты правда выйдешь за принца? Как по-твоему, может человек решить, что будет любить девушку до конца своих дней, потерять ее, найти другую, которую он полюбит еще сильнее, и передумать? Как по-твоему, это вообще возможно?»
— Ты бы предпочла изжариться насмерть под солнцем или быть заживо съеденной муравьями? — спросил он вместо этого.
Дэша не успела ответить. Они уже входили в ворота Тысячелетия, их заметил лорд Белван, и неразбериха разрешенного кризиса затянула их в водоворот встреч и свидетельств и выплюнула как раз вовремя, чтобы они успели поужинать и лечь спать.
Когда ночь накрыла его с головой, Рейзо зарылся поглубже в постель, устроив руки по бокам от подушки. Перевязанные запястья пахли жирной мазью от ожогов, рукава провоняли дымом, а к коже пристал слабый, еле различимый аромат яблок.
28
НОВЫЙ КОРАБЛЬ В ПОРТУ
Рейзо разбудил ливень, набросившийся на крышу казармы. Заворчал гром, и молния процарапала небо, а затем дождь поутих и успокоился — свернулся клубочком, явно намеренный задержаться. Мурлыканье грозы приглушило ежечасные колокола, и Рейзо обнаружил, что вполне способен перекатиться на другой бок и подремать еще. Проспал он до полудня. Когда пустой желудок и любопытство все же погнали его в пекарню, за несколько минут подметания пола он получил блюдо мучительно пряных рыбных пирожков и полное ведро новостей. Девушки перебивали друг дружку, едва ли не подпрыгивая от радостных известий о свежем скандале.
— Не смотри на погоду, Рейзо, дела в Центре будут кипеть весь день. Никто не сможет спокойно отдыхать дома, когда в разгаре такое происшествие.
— Это попросту слишком смачно: капитан Ледел и многие из его людей арестованы, один убит, несколько обучены огненному колдовству…
— Еще заговор с целью подставить байернцев, и сама дочь лорда Килкада — свидетельница, едва не ставшая жертвой…
— Этот суд сокрушит знать и военных и забросит поверенных в кресла совета.
Рейзо утер слезинку, выжатую впечатляющим количеством пряностей в еде.
— Судя по тому, что я слышал, тирианские поверенные — скользкие типы, хуже сосисок. Может ли статься, что Ледел выкрутится?
Старшая повариха покачала головой:
— Сомневаюсь. Город уже ненавидит его за двуличие, а общественное мнение — это, считай, половина любого суда.
Он совершенно не жаждал делиться новостями о Пеле, но в итоге выложил все, включая отравленный пирожок и ее убийство. Кухня так притихла, что слышно было только, как огонь в очаге покусывает дрова. Окинув взглядом лица девушек, удивленные, полные отвращения, посерьезневшие, он убедился,
