которая доказала свою жизнестойкость, и хвататься за седину старинную.
– А теперь по полочкам, кто и где.
– Десяток Попова в Преображенском.
– Пометь у себя. Сегодня к обеду должны будут подтянуться. Да в столовую сообщи, чтобы парни без обеда не остались.
– Слушаюсь.
– Дальше давай.
– Второй взвод в наряде. Мой десяток на хозяйстве. Остальные в патруле, второй на тракте, третий по проселкам.
Было такое дело. Сотня не просто квартировала в Измайловском, а еще поддерживала порядок на участке проходящего неподалеку тракта и прилегающей территории.
– Третий взвод в увольнении до послезавтра.
Угу, на денек отпускать нет смысла. Тут до Москвы, почитай, десять верст будет, особо не набегаешься. Потому и отпускают минимум на двое суток. Чтобы и отдохнуть, и погостить в родительском доме. Ну и на гулянье душу отвести. Молодые же все.
– Первый занимается боевой подготовкой. Проводит полусотник Гуляев. Четвертый на медицинской подготовке. Проводит полусотник Кузнецов.
– Не понял. А где лекарь Рудаков? Это же его епархия.
– Его еще с ночи из Москвы вызвала великая княгиня. Там какая-то беда приключилась. Подробности мне неведомы.
– Ладно, десятник, иди, – невольно встревожившись, отпустил Иван дежурного по сотне.
Что такого могло случиться, чтобы Павла вот так, среди ночи, выдернула княгиня? Паника и эта женщина были совершенно несовместимы. И если уж она погоняет… Отчего-то сжалось сердце. Испугался? Признаться, есть такое. Мысль скользнула в сторону Софьи, уже отданной в дворянскую семью и проживавшей в подмосковном имении.
– Дозволь, господин сотенный? – заглянув в приоткрытую дверь, спросил дворовый княгини.
– Заходи, – тут же бросил Иван.
– Ирина Васильевна просила, чтобы ты немедля пришел к ней.
Мужичок еще не успел договорить, а Иван уже выметнулся из-за стола. Побоку все дела! Тревога на сердце стала настолько нестерпимой, что в груди поселился холодный комок, скачущий то к животу, то под горло. Вот так и не заметил, как добежал до усадьбы.
Плевать на все условности. Он буквально ввалился в гостиную, да его никто и не пытался остановить. Впрочем, он и сам замер как вкопанный, едва только увидел Ирину с полуторогодовалой дочкой на руках. Девочка сейчас вроде как спала. Но что это был за сон?
– Тихо, Ваня. Софьюшка просто спит, – передавая ребенка служанке, успокоила Хованская.
– Г-господи… – У Карпова едва не подогнулись ноги, а взгляд прямо-таки прикипел к дочери.
Именно поэтому он не сразу сообразил, что делает великая княгиня. Или, если быть более точным, то женщина и мать. А Ирина меж тем отвесила ему земной поклон.
– Спаси тя Христос, Ваня, за твердый и непокорный нрав, за то, что ты есть таков, каков есть, и не желаешь гнуться больше меры. И за Софью особо благодарствую.
– Н-не понял. И что это значит? – опешил Иван.
– Ночью сегодня весть принесли, что в усадьбе Репниных оспа. Я едва рассудка не лишилась. Тут же послала за Рудаковым. Вот он-то меня и успокоил, мол, девочке ничего не угрожает, потому как она привитая.
– Кхм. Ты это… Ирина Васильевна, я просто… – не зная, что ответить, замялся Иван.
– Как узнал-то, что девочка у Репниных? – вздохнув, спросила Ирина.
– Случайно, – упрямо буркнул Иван. – Потом взял с собой Павла. Пока он прививку делал, поставил супругов под стволы и, пригрозив смертью, велел помалкивать.
– Насчет того, что случайно, врешь. Ну да пытать тебя не стану. Отдай девочку этому охламону, – велела она служанке, а потом обратилась к Ивану: – Гляди не разбуди. Да помни.
– Да помню, я. Помню. Я ей никто, и звать меня никак, – принимая дочь, ответил Иван. – Кстати, а тебе разве в Москву не надо?
– У де Вержи был? – с пониманием спросила она.
– Был.
– Ясно. Ничего страшного. Николай посольские грамоты и без меня примет. А о помолвке и после объявить можно, – глядя на парня внимательным взглядом, произнесла она, а потом не выдержала: – И что, вот ничуть сердечко не екает?
– Служить и голову при том сложить я готов. А вот оказаться меж жерновов ни за понюх табаку желания нет никакого, – отрываясь от созерцания личика спящей дочери, твердо ответил он.
– Я не о том спрашивала, – покачала головой Хованская.