– Эти ублюдки-мятежники погубят нас всех!
– Будем надеяться, что нет. – Тулл шарил взглядом позади своей когорты, рассматривая центурии в задней части колонны. Сумеет ли он удержать остатки легиона? Решение пришло моментально: – Восьмая, Девятая и Десятая когорты захотят уйти с другими, а не оставаться с нами. Лучший способ остановить гниль – идти к примипилу Двадцатого.
– Значит, мы уходим от ворот?
– Сделай это прямо сейчас. Держи людей в кулаке. Расскажи им, как мы собираемся перебить германских ублюдков. И жестко обрывай каждого, кто хотя бы намекнет на присоединение к мятежникам. Смотри, чтобы остальные центурионы делали то же самое. – И Тулл оставил Фенестелу исполнять его распоряжения.
Ему предстояло более важное дело.
Время шло; должно быть, минуло уже больше часа, Тулл не знал этого наверняка. Восьмая, Девятая и Десятая когорты Пятого присоединились к остальным солдатам своего легиона и вслед за легионерами Двадцать первого побрели по обширной болотистой пустоши, раскинувшейся за стенами лагеря. Благодаря вмешательству Тулла Двадцатый легион, остававшийся в стенах лагеря, сохранил порядок построения. Вместе с когортой Тулла Двадцатый ждал, когда Цецина, его свита и обоз последуют за сохранившим верность Первым легионом к Рейну. После этого должен был выступить Двадцатый, формируя арьергард. А мятежные Пятый и Двадцать первый пусть остаются там, где они находятся, приказал Цецина. «Они достаточно быстро придут в чувство, когда увидят, что мы уходим», – сказал он.
Решение было рискованное, но никто не мог предложить ничего лучше. Задерживаться и пытаться переубедить мятежных солдат было бы слишком опасно – германцы могли напасть в любой момент.
Тулл предложил, чтобы его когорта шла впереди Двадцатого легиона, и Цецина согласился. Слишком поздно центурион сообразил, что оказался в колонне позади обоза. Даже в обычных условиях это место считалось самым неприятным – приходилось вдыхать разнообразные ароматы и шагать по дерьму. Но в этот день солдатам его когорты предстояло еще и толкать повозки, если те застрянут в грязи.
«Если», – грустно подумал Тулл. Скорее не «если», а «когда». Колонна не успела пройти и полмили, как ее медленное, словно у улитки, продвижение полностью прекратилось. Тулл подбежал к последней повозке, телеге с низкими бортами, нагруженной разобранными стрелометами.
– Что происходит? – спросил он у возницы, крошечного старичка с редкими седыми волосами на голове.
– Повозки впереди остановились, господин, – подобострастно и вместе с тем лукаво ответил тот.
– Это я вижу, – ядовито заметил Тулл. – Почему они не двигаются? Потому что повозки перед ними стоят? – произнес он, упреждая пояснения седого.
– Полагаю, именно поэтому, господин. – Седой поудобнее устроился на своем сиденье, держа поводья в одной руке и ковыряя в носу указательным пальцем другой; казалось, ему совершенно неинтересно происходящее вокруг. – Именно поэтому.
Тулл почувствовал раздражение, но тут же решил, что отношение старика к действительности понятно и даже практично. Он не мог поехать, пока не двинется повозка перед ним. Тонкий, как тростинка, и старый, он даже помочь был не в силах, если колеса увязнут в грязи. Он и бежать не мог от германцев, не то что защищаться. Тулл предоставил вознице продолжить изыскания в носу, а сам двинулся по трясине вдоль повозок. Многие из них уже застряли в грязи.
Вскоре он понял, что дальше можно не ходить. Все, что было в обозе на колесах, окажется по ось в грязи. Потребуется его когорта и значительная часть легионеров из Двадцатого, чтобы откопать повозки, а это займет немало времени. «Даже если б мы захотели, то не смогли бы предоставить Арминию лучшей возможности для нападения, – горько подумал Тулл. – Не лучше ли было заняться восстановлением дороги? Он видел группы солдат из Двадцать первого и Пятого, бредущих по размокшей земле, и ругался не переставая. Если у Арминия хватит ума разделить свои силы и ударить одновременно и по обозу, и по дезорганизованным мятежникам…
«Будешь так думать, руки сами опустятся», – сказал себе Тулл и прибавил шагу, чтобы быстрее вернуться к своей когорте.
– Плохи дела? – Седой все так же сидел на своем месте, но раскопки в носу завершил. Теперь у него на коленях лежала устрашающего вида дубинка, конец которой был усажен устрашающими железными шипами.
– Да, довольно плохи, – ответил Тулл и кивнул на дубинку: – Собираешься драться?
– Моя жена на двадцать пять лет моложе меня. Она греет нашу постель в Ветере. – Седой подмигнул: – За это стоит драться, так ведь?
– Несомненно, – ответил центурион, удивленный и тронутый отвагой старика. – Я сейчас вернусь. Мы скоро выдернем твою телегу из грязи.
«УУУМММ! УУУМММ!»
– Ублюдки! – бросил Тулл, отходя от телеги и осматривая склон слева от себя в поисках противника. Вскоре он заметил фигуры среди деревьев. Германцы собирались по обе стороны обоза, и когорты не успевали перестроиться в боевой порядок. Бой будет неорганизованный и, значит, более жестокий, чем обычно. – Фенестела!
– Я здесь, центурион!
– Из четырех-пяти повозок как минимум одна уже увязла, – сказал Тулл. – Потребуются сотни людей, чтобы сдвинуть их.
