Арминий понял, что конь выбился из сил. Он спрыгнул на землю и побежал.
– Мело? Где Мело? – прокричал вождь, проносясь мимо удивленной женщины, несшей воду в бадьях. Он пробежал так быстро, что не услышал ее ответа и повернул к своему жилищу.
Вместо дома его встречали обугленные руины. Стены сохранились, уцелели и дубовые стропильные фермы на торцах здания, на которых некогда покоилась крыша, но это было все. Даже двери сгорели. Запах горелой плоти – то ли животных, то ли людей – пропитал воздух. Потрясенный, Арминий упал на колени, сгорбившись и повесив голову, и заплакал так горько, как никогда прежде не плакал. Слезы неудержимо текли по его щекам.
– Туснельда, – горько прошептал он.
Арминий мог ждать от римлян всего, только не этого нападения. «Должно быть, узнали, что моих воинов здесь нет и сам я в отъезде», – решил вождь. Он представил себе, как все происходило. Флавий заранее выслал разведчиков к поселку и, обнаружив, что тот почти беззащитен, налетел на него, не только забрав Сегеста, но и захватив более ценный приз – Туснельду.
– Ты здесь, – донесся знакомый, но хриплый голос.
Арминий повернулся и застыл, пораженный. Мело трудно было узнать. Левая рука обмотана грязными тряпками, лицо покрыто грязью и по`том, спутанные волосы торчат в разные стороны, под глазами – багровые синяки, одежда запачкана кровью и грязью. Он сильно хромал и больше походил на труп, чем на живого человека. Арминий поднялся.
– Какие новости?
Мело покачал головой, и вождю показалось, что все его существо пронзила боль.
– Мне жаль, – сказал Мело. – Я послал пеших воинов за Сегестом и Туснельдой сразу после того, как вернулся из деревни моего дяди, а сам занялся поисками лошадей. На это ушла бoльшая часть дня. Потом мы скакали за ними день и ночь, но римляне успели уйти слишком далеко, а Германик в тридцати милях от поселка оставил пять когорт, которые дожидались Флавия. Я все равно напал на них – и потерял больше половины своих людей. Думал повторить нападение, но это было равносильно самоубийству.
Арминий сжал кулаки, глубоко вздохнул, расслабил пальцы.
– Расскажи мне все. Не упускай ни одной мелочи. – Не перебивая Мело, он выслушал его рассказ от начала до конца.
– Мне надо было остаться в селении. Если б я был здесь, то, возможно, сумел бы спасти ее, – сказал Мело, с мукой глядя на Арминия. – Прости меня.
– Разве были причины, по которым ты не мог поехать к дяде? – Слова застревали у Арминия в горле, так велико было его чувство собственной вины. Почему его здесь не было? – Боги, теперь она уже на римском берегу Рейна… Вместе с ее отцом.
– Да. – Мело встретился с Арминием взглядом. – Хочешь, чтобы я собрал отряд и посмотрел, нельзя ли выручить ее?
Арминий вздохнул.
– Ты хороший человек, Мело. Ничего не хотелось бы мне сильнее, но подумай о силе римского войска на западном берегу Рейна. Мы просто погубим себя, погубим воинов, которых приведем с собой. Туснельду сразу повезут в Рим, как трофей. Римляне сделают все, чтобы я никогда не увидел ее и чтобы мой сын вырос без отца… – Объятый страшной тоской, Арминий закрыл глаза.
Мело положил руку ему на плечо, и вождь вдруг почувствовал, как к нему возвращаются силы, а сознание проясняется. Положение могло оказаться гораздо хуже. Потери, понесенные во время нападения, были сравнительно невелики. Если б Германик атаковал большим войском, это было бы катастрофой. Но римский военачальник этого не сделал – и тем самым допустил непростительную ошибку. Арминий позволил себе вновь ощутить ярость, и она наполнила каждую клетку его тела.
– Я возобновлю войну против Рима, и не предательскими методами, не против беременных женщин, не под покровом тьмы, но с честью, напав на их солдат при свете дня. Если наши соплеменники любят свою землю и заветы предков больше, чем жизнь под пятой у Рима, они последуют за мной. Я поведу их к славе и свободе, а не как Сегест, – Арминий выплюнул это имя, – который не даст им ничего, кроме позора и рабства. Помоги мне, великий Донар, и я убью не только Сегеста, но и своего ублюдка-брата, и Германика тоже, – поклялся он голосом, дрожащим от гнева. – И каждого легионера, и их союзника, которые встанут на нашем пути.
Так мщение стало единственным смыслом жизни Арминия.
Глава 21
В животе гуляла буря. Болели глаза. Пизон посмотрел на главный парус. Какое-то время тот вяло свисал с мачты, затем встрепенулся – и снова обвис. Мгновением позже картина повторилась. И еще раз. Воздух гладил Пизона по щеке. Наконец-то поднялся ветер. Стоя у мачты, среди товарищей, легионер наблюдал за тем, как огромный конопляный прямоугольник то вздымается и устремляется вперед, то бессильно опадает. Вот он снова наполнился
