Снимите. Убить можете тоже. Вас много, вы сильнее. Но зачем? Я отдам. Я говорю с вами. Вы же… тоже… думаете?
– Прошу прощения, ваше величество, – негромко сказал дверг. – Таки вы сами сказали, что бляха двергская. А я здесь, стало быть, официальный представитель, Трорин не в счет, он другим занят. И я тоже за то, чтобы снятьс паука вещь по доброй воле. Мы с ним такое пережили… не приведи никому Сотворитель. Пусть госпожа Ольва снимает. Или уж Тайтингиля дождемся, он свое слово скажет.
Оллантайр звонко вогнал мечи в ножны.
– Тайтингиля. Ладно. Стража пусть неотлучно находится при пауке, возведя луки. Дайна Ольва поговорит с чудовищем.
Парчовый хвост мантии утек по коридору прочь.
– Тебя хочет видеть паук, Ольва Льюэнь, – четко и раздельно выговорил правитель, отмахнув в сторону с лица глянцево-белую прядь. – Вот такого роста, – изящным жестом он показал довольно прилично от мозаичного пола; женщина неотрывно смотрела в глаза своего супруга. – Он говорит языком, достойным придворного… придворного из замка Виленора. Просит королеву прийти и забрать у него то, что принадлежит ей по праву. Что бы это могло быть, Ольва? И когда же дайна Тенистой Пущи… перестанет быть девчонкой… влипающей во все неприятности разом?
Она дала ему договорить, потому что речи великого правителя ни в коем случае нельзя прерывать, – и только потом поцеловала. Здесь, в дивном дворце, сплетенном из живых ветвей, затененном листвой, все дышало свежестью – и этот поцелуй тоже. Как десять и сто лет назад. Светловолосая женщина с необыкновенными, изжелта-карими глазами целовала своего короля.
– Ольва… ты девчонка, вечная девчонка, я понял это. Но я и сам… мальчишка с тобой.
Со звоном упал на мозаичный пол светлый венец – и это будто был сигнал пробудиться. Оллантайр кашлянул, оправляя мантию, приглаживая волосы.
Медленно наклонился за тончайшим серебряным ободком.
– Паук. Ждет.
– Дверги верят в силу этой бляхи, – сказала Ольва. – Они просили ее у меня как защиту, которая поможет следовать караванам, убережет от напасти, пока никто не понял еще, что это за напасть. Мне слали весть, что бляха утеряна. И вот кто ее нашел. Я тут ни при чем, Оллантайр.
– Ты всегда так говоришь, – лукаво произнес дайн. – Но ты всегда при чем, Ольва, если дело идет к проблемам.
– К приключениям, мой король! Но… я заберу бляху, раз паук разумен и сам предлагает отдать.
– Это может быть ловушка. Ты наденешь кольчугу и только тогда станешь разговаривать с ним. И рядом…
– Рядом со мной всегда стража, – легко согласилась Ольва. – Я уже почти привыкла.
– Кольчугу.
– Поможешь вздеть? – спросила женщина. – Ты? Сам?
– Зови Эйтара. Если займусь я… паук будет ждать еще сотню лет, – усмехнулся Оллантайр.
…Дайна Тенистой Пущи вошла в темницы, облитая серебром кольчуги. Даже шея, даже запястья – все было укрыто, так как паук мог оказаться агрессивным и ядовитым. С женщиной рядом следовали несколько лучников, но самого короля не было среди сопровождавших.
Паук и правда ждал. Он сидел в углу, похожий на комок беспросветной косматой тьмы. Членистые лапы были поджаты, и туманные белки странных глаз глядели в никуда. Острия стрел устремлялись на него со всех сторон. Единственное неверное движение…
Ольва встала у решетки.
– Сними, – тихо выговорил паук. – Слишком сложно с этим. Жизнь, смерть, судьба, любовь, верность. Слишком, – продолжил Эстайн. – Все, что было у тебя, есть тут. В этом металле. Честь, доблесть, выбор.
Она вздохнула.
– Бремя того, кто мыслит. И кто живет. Да.
– Слишком сложно… сними. Я шел отдать. Добровольно. Я шел. Получил случайно. Не хочу. Прости. Слишком трудно.
Даэмар очень осторожно открыл дверку темницы. Паук, подчиняясь жесту Ольвы, медленно выбрался наружу. Женщина наклонилась. Стражники издали слитный металлический шелест. Пальцы дайны бесстрашно прошлись по горячему хитину, по черной цепочке, глубоко вросшей в него.
– Ты шел. Я не знаю, откуда ты взялся и где твое место. Не могу даже предположить, – твердо выговорила Ольва. – Такие не должны существовать… здесь, и потому грядет война, в которой падут многие.
– Я знаю.
– В которой твои братья падут все. Потому что такие, как я… не позволим, понимаешь? Нам слишком дорог этот мир.
– Я зна-аю… – простонал паук. – Я Эстайн, я знаю. Я понял. Это трудно. Сними.
– Я не могу. – Ольва встала. – Эта вещь нашла у тебя свое последнее пристанище, и я не могу противоречить воле Сотворителя. Жизнь и смерть, судьба, любовь и верность, честь и выбор – теперь это все твое, Эстайн, чудовище, сын чудовища. Ты с этим будешь жить, и ты должен решить, как с этим знанием собираешься погибнуть.
– Жизнь… смерть, – скрипнул паук. – Жизнь… смерть.
