молоточком в дверь, а когда лязгнул засов, обернулась и лукаво подмигнула. – Такая духота! Обязательно проветрю комнату перед сном!
При этих словах сердце дрогнуло и заколотилось, будто сумасшедшее, но я тут же взял себя в руки и приподнял над головой кепку.
– Мадам Ховард!
Хозяйка пансиона запустила Ольгу в гостиную, кивнула мне и заперла дверь. Я не стал маячить у крыльца, вызывая ненужные подозрения, и сразу отошел к углу, но не тому, где фонарь освещал табличку с номером и названием улицы, а к противоположному, погруженному во тьму. Там меня качнуло, пришлось опереться рукой о стену.
У соседнего дома в ночи колыхнулось какое-то движение, я потянулся за пистолетом, но нет – никого и ничего. Просто показалось. В голове шумело, а перед глазами все расплывалось, да и покачивало меня от шампанского весьма ощутимо, но не колебался я ни мгновения. Упер носок ботинка в поперечную перекладину решетки, перегородившую проход между домами, и спрыгнул на другую сторону.
Выходившие на задний двор окна первого этажа, в отличие от уличных, не были закрыты ставнями, а лишь зашторены, поэтому, пробираясь вдоль стены, пришлось опуститься на корточки. Сердце колотилось все сильнее и сильнее, в ночной тиши остался только его стук да пронзительный звон цикад.
У клена я остановился перевести дух и обнаружил, что весь взмок от пота. Будто мальчишка на первом свидании, просто позор.
Несмотря на опьянение, взобраться на дерево удалось без особого труда, помогли ветки и сучья. Но вот подбираясь к открытому окну, я едва не сверзился на землю с высоты второго этажа. Нет, ствол клена там удобно изгибался, и физически развитому человеку опасаться было совершенно нечего, но у меня вдруг невесть с чего потемнело в глазах. Едва не теряя сознания, я ухватился за подоконник и кое-как втащил себя в комнату.
Ольга тут же оказалась рядом, поцеловала и вручила стакан с джином-тоником.
– Я верила в тебя! Ты мой герой! – заплетающимся языком произнесла танцовщица, оступилась и едва не расплескала коктейль.
Чтобы устоять на ногах, она оперлась о письменный стол, и в моей памяти вдруг всколыхнулось воспоминание о сцене в кабинете Софи. Приглушенный свет, облегающее платье, соблазнительный изгиб фигуры…
Я отставил стакан на подоконник, шагнул к Ольге и навалился на нее сзади, прижимая к столу. Звон в ушах сделался просто невыносим, одна моя рука начала задирать длинную юбку платья, другая стиснула грудь примы. Ольга закусила губу и негромко застонала.
– Ты ведь не из пустой прихоти захотела попасть в кабинет Софи? – прошептал я на ухо Ольге. – Что тебе там понадобилось?
Я почувствовал, как лихорадочно забилось ее сердце, но не отпустил, лишь еще крепче стиснул в ожидании ответа. Любого ответа. В голове все плыло, и едва ли я в полной мере отдавал отчет своим действиям. Остались одни только желания да навязчивый вопрос, который никак не удавалось выкинуть из головы.
– Все это было не случайно, ведь так?
И Ольга наконец выдохнула:
– Нет, не случайно…
А дальше – сплошной туман, в котором тонули и таяли обрывки фраз. И в котором тонул и таял я сам, неумолимо и неуклонно проваливаясь в забытье.
Но вот очнулся я разом. Просто осознал вдруг, что лежу на спине с открытыми глазами и бездумно смотрю на забрызганный кровью потолок. Дверь содрогалась от стука и, будто мало было того, в коридоре во всю глотку проорали:
– Откройте, полиция!
Часть шестая
– Откройте, полиция!
И стук в дверь. А я лежу на кровати и не могу пошевелить ни рукой, ни ногой. И не разобрать: сковало тело противоестественное оцепенение или банальный страх. На выбеленном потолке из угла в угол комнаты протянулась россыпь алых капель, а мне было доподлинно известно, в каких случаях бьет вверх из раны столь тугая струя крови.
Я знал это наверняка и все же повернул голову вбок. Обнаженная Ольга с растрепанными по подушке волосами безжизненно замерла рядом. У танцовщицы оказалось рассечено горло, несколько глубоких порезов пересекали живот.
– Откройте, полиция!
Я перевалился на бок, и меня вырвало на ковер желудочным соком и желчью. Ребра свело, в голове полыхнуло пламя невыносимой боли. И к лучшему! Боль прогнала оцепенение, заставила действовать. Но только я попытался встать, как неловко, словно подрубленное дерево, завалился на
