– За три прошлых года, – ответила Софи, выкладывая на стол один за другим несколько пыльных томов.
Я только хмыкнул, глотнул кальвадоса и откинулся на спинку кресла. Алкоголь растекался по крови мягким огнем и убаюкивал. Мигрень понемногу отступила, но сознание оставалось ясным. Совсем как бутылочное стеклышко…
Софи пододвинула к себе один из гроссбухов, сразу отложила его в сторону и взяла следующий. Раскрыла толстенный том на середине и зашуршала пожелтевшими страницами. Очень долго она ничего не говорила, а затем вдруг с отвращением оттолкнула от себя гроссбух и хлебнула шерри.
– Значит, покупал, – вздохнул я.
– Да!
– Ты не знала?
– Нет!
Я вновь вздохнул, допил кальвадос и вновь наполнил стакан.
– Помнишь дни, когда приходил герцог Логрин? В каком помещении проходили те встречи?
– В угловом кабинете с камином на третьем этаже.
– Идем!
Прихватив с собой бутылку и стакан, я первым вышел в коридор и направился к лестнице. Софи заперла дверь и поспешила следом.
«Кабинет с камином» оказался просторной угловой комнатой с выходящими на перекресток окнами и очагом с кованой решеткой и широкой мраморной полкой. Пыли на мебели не было, но при беглом осмотре создалось впечатление некоего запустения.
– С тех пор кто-нибудь здесь собирался?
– Редко.
– Мебель не меняли?
– Нет, ничего не трогали.
Никаких шкафов, где могли спрятать фонограф, внутри не оказалось, и я вернулся в коридор. С одной стороны к кабинету примыкала лестница, с другой располагался небольшой холл с пальмами в кадках и удобными на вид креслами. Даже если в стенах и проделали слуховые щели, то звукозаписывающая аппаратура в коридоре неминуемо привлекла бы внимание и обслуги, и гостей.
Оставался чердак.
Мы поднялись туда и зашагали между рядов клетушек, где хранился всякий хлам вроде давно ненужного реквизита, выкинуть который никак не доходили руки.
Ориентировался я на каминную трубу, торчавшую над перегородками комнатушек, но ничего подозрительного в том углу обнаружить не удалось.
– Пустышка, – подвела итог нашим поискам Софи, в голосе которой смешались воедино разочарование и облегчение.
– Пустышка, – подтвердил я, осветил керосиновой лампой две соседние клетушки и нахмурился. Одна из них была заметно меньше другой, и задняя стенка у нее была не капитальной каменной, а всего лишь дощатой загородкой, завешенной старой одеждой.
Я передал лампу Софи, освободил вешалки и навалился на стенку. Доски заскрипели, но выдержали.
– Ты что-то нашел? – встревожилась хозяйка клуба.
Ударом каблука я вышиб одну из досок, оторвал соседнюю и через образовавшийся проем забрался в закуток, маленький и пыльный. На полу там стояла какая-то накрытая брезентом коробка, я откинул его и обнаружил фонограф. Вместо привычного раструба от него уходили какие-то трубки, они скрывались в прорезанных в полу отверстиях.
– Жан-Пьер! – крикнула Софи. – Что там?!
– Лампу! – потребовал я.
Софи передала мне «летучую мышь» и вновь спросила:
– Ну что?
– Хуже не придумаешь: фонограф есть, валиков нет! – ответил я, изучив закуток, и кузина не удержалась от крепкого словца.
– Нам конец! – объявила она.
Я выбрался из потайного закутка, стряхнул с головы паутину и спросил:
– Не знаешь, где граф мог спрятать валики?
– Знаю, – неожиданно спокойно ответила Софи. – На яхте. Подсказать тебе, где она?
Но я и так знал. Приняв обличье графа, я без труда обманул сторожа причала, вывел яхту в море и бросил ее с открытыми кингстонами неподалеку от побережья. До берега я добрался вплавь.
Я закрыл глаза, сделал глубокий вдох и медленно произнес:
– Ты не можешь знать этого наверняка!
– А где еще? – повысила голос Софи. – Где еще он стал бы держать такие вещи? Точно не в клубе! Я знала все его тайники, да и слуги могли
