фонограф. – Вот корень всех ваших бед. Все еще не желаете поговорить об этом?
– Нет! – отрезала Софи.
– Тогда вынужден откланяться, – объявил полицейский, не скрывая досады. – Мои сотрудники останутся снять показания.
Опрашивать нас закончили лишь на рассвете. Когда сыщики Третьего департамента покинули клуб, мы с Софи кисло переглянулись и отправились в бар на втором этаже.
– Шерри? – спросил я, разглядывая бутылки в свете единственного разожженного газового рожка.
– К черту шерри! – выругалась Софи. – Налей бренди! – Она приняла пузатый бокал и покачала головой. – Какая же сволочь этот маркиз Арлин! Обещал помочь, а сам натравил на меня свою ищейку!
Я только покачал головой и отпил коньяка. Рот приятно обожгло мягким огнем благородного напитка. Уверен – все не так просто, и в итоге маркиз проклянет тот миг, когда решил привлечь к этому делу Бастиана Морана. Тот вел какую-то свою игру, сомнений в этом у меня почти не оставалось.
– Если не вернем бумаги Дизеля, кончим так же, как и Фальер. Сегодня нам просто повезло разминуться с ифритом, но долго такое везение не продлится, – произнесла вдруг Софи. – Ты понимаешь это? Ты понимаешь, что Гаспара и Антонио сожгли заживо? Один миг – и они обратились в прах! На их месте должны были оказаться мы!
Я отстраненно кивнул, пытаясь нарисовать в блокноте пламенную сущность ифрита. Удивительное дело – получалась какая-то ерунда. Да еще солнце не успело толком подняться над крышами домов, и в зале сгустился мрак, а единственный горевший сейчас рожок был не в силах разогнать его, лишь порождал странные тени. Тени кривлялись и ухмылялись, в ушах звенело эхо призрачных голосов. И сухой ветерок раскаленной пустыни – от него бросало в жар.
Самовнушение? Надеюсь, что так.
– Жан-Пьер! – окликнула меня Софи. – Ты не вспомнил, о ком тебе сказала Ольга? Выйти на ее подельников – единственный наш шанс!
– Не вспомнил, – ответил я, напряженно глядя в темноту.
Софи подошла и обняла меня за плечи.
– Попробуешь вспомнить?
Я ответил кривой ухмылкой.
– А разве у меня есть выбор?
В темном зале было слишком неуютно, здесь я расслабиться не мог и потому взял бутылку и попросил:
– Не уходи никуда, пока не вернусь.
Софи пообещала:
– Не уйду.
Я поднялся на чердак, выбрался на крышу и уселся у дымовой трубы. Не с восточной стороны, где вставало солнце, а на противоположном скате. Там небо только-только начинало светлеть, и кружившие над домами голуби выделялись на его фоне белыми точками. Облаков сегодня было на удивление немного, высоко-высоко вспыхивали отблески на металлической оснастке дирижаблей, стеклах гондол, стволах пулеметных установок.
Пить расхотелось. Я отставил бутылку и откинулся на черепицу, подложив руки под затылок.
Небо бескрайне. Небо всегда завораживало меня. И днем, и ночью. Оно пробуждало мой талант, заряжало силой, помогало привести в порядок мысли. Я решил положиться на него и в этот раз. Просто лежал и смотрел на кружащих голубей и белесую дымку, грузовые дирижабли и клубы дыма фабричных окраин, море крыш, далекие силуэты башен и фигурки трубочистов.
Постепенно в груди начало разгораться мягкое жжение, и, когда вдалеке пролетел аэроплан, я не стал привычно завидовать неведомому авиатору, а заставил себя с размаху, будто бросался с берега в холодную темную воду, нырнуть в воспоминания о том роковом вечере.
Часть седьмая
Я не сорвался с места, не скатился по шаткой лесенке с чердака, не ринулся на поиски хореографа. Не сделал вообще ничего, хватило выдержки воздержаться от ненужной суеты. К тому же внутри подрагивала разбуженная талантом сила, и сначала пришлось скрутить ее в тугой комок, дабы не дать развеяться впустую и сохранить на будущее.
