Но я не оставил надежды убедить собеседника в своих словах.
– В лектории установлен некий излучатель, который лишит императрицу сил, а профессор Берлигер с помощью электротерапии должен будет навсегда выжечь ее талант сиятельной. Кто-то из свиты – на стороне заговорщиков.
– Излучатель? – В голосе инспектора послышалось изумление. – Откуда… Какого черта?! Кто вы такой?!
– Профессор Берлигер, – повторил я, – тот самый, что считается погибшим при пожаре в Психиатрической больнице имени Готлиба Бакхарта два года назад. Узнайте, что за исследования он вел, и примите правильное решение. Все случится в полдень.
Я повесил трубку, и почти сразу ветер донес откуда-то издалека отзвуки раскатистых ударов. Часы пробили одиннадцать раз, и оставалось лишь уповать на то, что инспектор Моран доверится анонимному звонку. Больше надеяться было не на что.
Я взмахом руки остановил извозчика и велел отвезти меня к лекторию, посулив пять франков сверху, если получится прибыть на место за четверть часа.
Наивный! Все примыкающие к площади перед лекторием улочки оказались запружены народом, на перекрестках всюду стояли броневики спецотдела и армейские грузовики. Констебли то и дело выхватывали из толпы вызвавших подозрение горожан и обыскивали их. Кого-то после этого отпускали, кого-то брали под арест.
Пришлось рассчитаться с извозчиком и двинуться дальше пешком, расталкивая зевак локтями. После сытного обеда меня больше не качало от усталости, но очень скоро толпа уплотнилась до такой степени, что дальше не удавалось прорваться даже силой. Людям было попросту некуда отступать с моего пути.
К тому же впереди замелькали мундиры лейб-гвардии. Как оказалось, через оцепление на площадь запускали исключительно по официальным приглашениям. Ближе мне было не подобраться.
Ерунда! К этому времени я уже успел заметить, что крыши выходивших к лекторию домов просто кишмя кишат не побоявшимися забраться туда зеваками. У пожарных лестниц дежурили констебли, но вниз полицейские никого не гнали, прекрасно осознавая всю абсурдность этого воистину сизифова труда.
Когда один из стражей порядка отвлекся на разгоревшуюся неподалеку свару, я быстро подпрыгнул и ухватился за нижнюю перекладину лестницы. С моим новым ростом это не составило никакого труда. Снизу засвистели, но преследовать меня констебль не стал.
Да и с чего бы? На крыше и без меня оказалось не протолкнуться от забравшихся туда людей. Суетились и ссорились из-за лучших мест мальчишки, строчили что-то в блокнотах газетчики, поглядывали в театральные бинокли степенно восседавшие на коньке старички.
Хватало и полицейских в штатском. Узнать их было несложно – если всех интересовало грядущее действо, то сыщики в сторону площади даже не смотрели и наблюдали исключительно за оккупировавшими крышу зеваками.
Прямо напротив центрального входа лектория были установлены ряды деревянных скамей для самых почетных гостей, остальные стояли плечом к плечу, локоть к локтю, словно набитая в бочку сельдь. С трибуны уже вещал какой-то докладчик; электрические громкоговорители усиливали его голос, но до нас доносился лишь неразборчивый гул. Было слишком далеко.
Тут и там на площади выставили заграждения и броневики лейб-гвардии. Ни проехать, ни пройти напрямик к лекторию не было никакой возможности – оставленный свободным проход шел к воротам замысловатым зигзагом.
Сам лекторий… впечатлял. Высоченное строение доминировало над округой подобно древнему храму, да храмом оно и являлось. Храмом знаний. Две высоченные железные мачты рвались к небесам, надраенные медные шары на их концах ослепительно сияли в солнечных лучах. Но генератор Теслы пока не включили, и электрические разряды, знакомые мне по старым фотоснимкам, еще не сверкали в высоте.
Я снял берет и вытер им вспотевший лоб – зависшее в безоблачном небе солнце припекало изо всех своих немалых сил. Как-то вдруг стало ясно, что я заявился на крышу совершенно неподготовленным, пришлось лезть за деньгами.
Купить у одного из газетчиков несколько листов из блокнота и половинку карандаша удалось без особого торга, а вот на мальчишек моя нынешняя хмурая физиономия никакого впечатления не произвела. За свернутую из газеты шляпу пришлось отдать пятерку, а каждый из петушков на палочке обошелся во франк. Франк за кусок растопленного сахара! Грабеж среди белого дня!
Но больше всех нажился на мне один из стариков, который запросил за свой растрескавшийся театральный бинокль ни много ни мало сотню франков!
– Смотри, морячок! – сухонько рассмеялся он. – Это же слоновая кость!
Я просто выгреб из кармана остававшиеся там банкноты.
– Все что есть.
Старик пересчитал деньги, немного поколебался, но все же вручил мне бинокль. Толкаться на коньке крыши я не стал и забрался на сложенную из кирпича дымовую трубу, высокую и закопченную. Заложил там ногу на ногу, сунул в рот леденец на палочке и принялся зарисовывать фигуру профессора Берлигера осторожными штрихами, так, чтобы грифель карандаша не прорывал тонкие листы.
Профессора я нарисовал во всех подробностях в добром десятке ракурсов, затем пришел черед Густава Гольца и его охранников. Особо
