собирательско-собственнической логики, которой пользовался шар, было весьма непросто «раскладывать по полочкам» плоды фантазий разных, нередко несопоставимых друг с другом авторов.
«В одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань?» Впрячь-то, как раз, можно. Но что потом от телеги останется?
Ещё далеко не все приготовленные «снаряды» были «отстреляны», а мы уже обрели свободу. Шару было теперь не до нас. У него развивалось «несварение желудка». Он не ответил на наше вежливое «до свидания» и не пожелал нам удачи в пути. Утратил холодный матовый блеск. Неровно и нервно менял цветность: то почти потухал, то заходился лихорадочными сполохами.
Но наши «литературные приключения» на этом не кончились.
Когда через четыре месяца, выполнив полётное задание, мы повернули к Земле, напарник предложил немного отклониться от расчётного курса и пройти через сектор, в котором нам встретился шар.
Ох уж это юношеское любопытство!
— Ну, давай посмотрим, как шар усвоил наш урок! Ну, что нам стоит? Тридцать два парсека — не крюк.
Я был в команде за старшего, и мне полагалось быть рассудительным.
— Не уверен, что шар ещё существует. Когда мы улетали, он был очень уж плох.
— Тем более! — оживился напарник. — Это же любопытно! Мы докажем, что авторы, обиженные в своё время злыми профессиональными критиками, не преувеличивали, утверждая, что «слово — это оружие», что «можно словом убить».
Словом, напарник меня уговорил…
У меня было нехорошее предчувствие по поводу новой встречи с шаром. Я надеялся, что он вообще не появится из пустоты или же, на худой конец, не проявит к нам никакого интереса.
Как бы не так!
Мы увидели шар именно в той точке пространства, где с ним расстались. Он ждал нас. Он долго готовился к встрече.
Шар на глазах превращался в цветок. Сначала, как будто, в подсолнух. Потом «семечки» распустились бутонами роз. Белых, алых, лиловых и бирюзовых. Всё запестрело, разбилось на капли и пятна, а потом вдруг сложилось в слова на родном для нас языке:
«Добро пожаловать! Мы очень Вам рады!»
— Ну, что я тебе говорил! — воскликнул напарник. — Они рады, что мы навестили их снова. Они теперь любят людей.
Но я не мог избавиться от ощущения, что мы лезем снова в ловушку, и что нам теперь из неё не уйти.
— Не спеши делать выводы, — сказал я напарнику. — Ещё неизвестно, какой нам окажут приём.
По динамикам внутренней связи в корабль проник женский, приятный бархатно-чувственный голос:
— Да, мы очень вам рады! Мы сожалеем о том, что не смогли при первом знакомстве оценить широту ваших знаний о Мире, облекаемых в образы, чувства, слова. Вы нам в метафорическом смысле «открыли глаза». Мы хотим узнать о вас больше. Мы теперь так же, как вы, хотим постичь смысл бытия.
— Смысл бытия? Это круто! — воскликнул напарник, не стесняясь того, что его слышат и те, кто решил записаться в наши друзья. — О таком они раньше не думали. Они просто хотели прибрать к рукам всё, что плохо лежит.
Но на его резкость совсем не обиделись:
— Мы просим нас извинить. Мы были не правы. Вы нас убедили, что накопительство в той форме, в которой мы его проводили, не может быть смыслом жизни разумных существ. Мы стремимся теперь стать высшей силой Вселенной. Мы с вами согласны, что дорога к Высшему разуму лежит через то, что вы называете «души людей».
Тут вступил в разговор я:
— Как Вы собираетесь наши души постичь?
— С помощью ваших же чувств. Мы поможем вам себя ощутить героями всех рассказов, романов, повестей, пьес, которые вы нас научили ценить.
— То есть вы хотите, чтобы мы стали актёрами в ваших спектаклях?
— Для вас это будет совсем не игра. Вы будете жить. А значит, — страдать. Мы поможем вам чувствовать жизнь, как у вас говорят, «обнажёнными нервами». Вы покажете нам, как вы способны страдать.
— А что будет с нами потом?
Раздался очень чувственный вздох:
— Вы умрёте. Мы знаем, что сильные чувства людей убивают…
— Ну, — спросил я напарника, — убедился, во ЧТО мы попали? Нам ясно сказали, что нас будут пытать, пока не умрём.
