— Вы, очевидно, ещё не постигли суть ваших книг, — изрёк опечаленный шар. — Невыносимой быть может не только боль, но и радость. Мы дадим вам почувствовать радость, восторг и блаженство, а также смятение, страх, крах всех надежд и, конечно же, боль. Но если пытки особенно вам интересны, — тут бархатный голос приобрёл доверительно-нежный оттенок, — то с них и начнём.
Это были последние слова шара. На наши вопросы он больше не отвечал.
Мы потом догадались, что первая пытка, на которую нас обрекли, — страх неизвестности. Мы не знали, что и когда с нами шар собирается сделать. Сколько времени нам остаётся для последних, привычных за годы совместных полётов, бесед? Долго ли сможем смотреть на манящие и совсем теперь для нас недоступные звёзды?
А напарник всё-таки молодец! Ему было бы простительно в такой ситуации устроить истерику, запаниковать, начать ругать себя и других, молить о пощаде или грозить кулаками без толку.
Мы решили, что, сколько бы нам ни осталось, будем жить как раньше. Наслаждаться общением. Говорить и мечтать.
— Нет! — возмущённо воскликнул напарник, наблюдая через иллюминатор на «круглом экране» одну из особенно чувственных, не обеднённых цензурою сцен.
— Я против резиновых женщин!
— Зачем же так примитивно? — возразил я ему. — У шара достаточно много технических средств. Он обобрал немало миров. Может быть, он в своих клетках-колбах растит полноценных статистов — ну и, конечно, статисток — для наших с тобой бенефисов.
Мы помолчали. Подумали каждый о чём-то своём. Потом, когда рекламная картинка на шаре сменилась на безобразно жестокую с лужами крови, багровыми ранами и глазами, готовыми выскочить из орбит, напарник сказал:
— Интересно бы знать, не скачали ли мы ему с тобой по ошибке «Молот ведьм»?
— He смешно, — ответил я. — Мы просто не подумали, что даже в самых гуманистических произведениях нередко описываются ужасы и кошмары. Вот мы с тобой и побываем в «шкуре» — или даже, как нам намекнули, «без шкуры» — любимых литературных героев.
— Ты не помнишь, — поинтересовался напарник, — в сказке про Красную Шапочку волк проглотил бабушку целиком или откусывал от неё по кусочку?
— Не бери в голову! Мы познакомили шар с творчеством братьев Гримм, сочинениями Эдгара По, Хемингуэя, Достоевского, Бабеля, Шолохова. «Молот ведьм» и маркиз де Сад отдыхают!
— А для чего шару всё это нужно? — спросил меня напарник после очередной созерцательно-задумчивой паузы.
— Нужно что?
— Ну, это вот постижение смысла жизни. Ведь он по натуре — обычный бездушный хапуга.
— Не знаю. Может быть потому, что в некоторых литературных произведениях содержались философско-религиозные мысли.
— Ну и что? Разве то, что он хочет сделать с нами, — по-христи… ну, скажем так, по-божески?
— Дело в том, — начал я очередную (кто знает, может последнюю?) лекцию, — что практически все религии признают в человеке «искру божью». Значит, в каждом из нас — частица высшего разума, духа Вселенной, который над всем и во всём. Видимо, наш «друг» осознал, что просто владеть информацией — мало. Чтобы сделаться Богом, ему нужно выжать, вернее — вымучить души людей.
— М-да… Что-то мудрёно. Выходит, путь к Богу лежит через боль, через страх.
— Бывает и так. В масштабах Вселенной жестокость — нормально. Трудно представить себе Мир, в котором была бы одна только светлая сторона.
— И литература это в принципе подтверждает, — согласился напарник. — Но только ведь можно, наверное, к Богу прийти по-другому? Мне что-то не хочется становиться великомучеником — космонавтом.
— Наверное, можно. Но шару мы уже ничего не докажем. Он вырвет нам ногти, снимет скальпы, отрежет уши, носы, языки и, конечно, не забудет про…
— Хватит! — Мой напарник не выдержал. — Ты об этом так говоришь, как будто делаешь сам.
— Извини, — сказал я. — Это от нервов. В старых книгах писали, что есть синдром замещения «жертва — палач». Ты спрашивал, можем ли мы избавить себя от страданий? Я пробовал утром открыть аптечку, в которой, ты знаешь, есть «особые» препараты. Дверцу заклинило намертво. Я полагаю, что всё, что помогло бы нам свести счёты с жизнью, теперь для нас недоступно.
Напарник мне не поверил и попытался (разумеется, безуспешно) закрепить конец галстука на тут же лопнувшем креплении площадки под куполом рубки.
— Что же нам теперь делать? — спросил бедняга растерянно. — Я готов, если нужно, пожертвовать жизнью за правое дело, но… я… боли боюсь.
— Вот если бы мы смогли шар каким-либо образом убедить, что наши страдания ему не нужны, — начал я вслух рассуждать. — Что он получит желаемое, не причиняя нам ни физической боли, ни терзая наш дух.
