— Ты только не сердись.
— Я не сержусь…
С тяжестью на душе отправился я на работу. На работу, которая, будучи интересной, уже успела, тем не менее, опостылеть. Изматывающий график с постоянной беготнёй и срочностью, с пятиминутной готовностью двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, припадки гнева идиота-шефа — всё это хотелось скомкать и выбросить, как ненужную бумажку, бумажку весом в полтонны…
Стандартизированный конторско-офисный мир… он не терпит инакомыслия, не терпит свободы. Монотонная череда коридоров, ряды однотипных комнат и отсеков — они нивелируют понятие личности. Индивидуальность не нужна в этом мире. Будь как все. Оставайся винтиком в чудо-машине, спицей в двуедином колесе производства и потребления. Сверяй время по часам начальника каждые десять минут в предвкушении передышки и страхе не успеть, не сделать в срок, выбиться из расписания, нарушить утверждённый график. Живи для корпорации, чтобы изредка получать от нее подачки. Служи «прогрессу», чтобы рабски самозабвенно радоваться безделушкам, завёрнутым в блестящие обёртки рекламы.
Не таким видели прогресс в девятнадцатом, двадцатом и даже в начале двадцать первого века…
Следующий день прошёл неожиданно спокойно, без суеты. Казалось, что у каждого сотрудника фирмы внезапно закончилась работа — все занимались преимущественно своими делами. Время еле волочило ноги, и в отделе воцарилась скука. Даже очень деловые люди, поддавшись общему расслабленному настроению, непрестанно зевали и, чтобы не заснуть, заводили длинные бессодержательные разговоры.
Наконец рабочий день кончился, и все дружно ринулись к выходу. Идя по коридору, я встретил Вику. Хотя она и говорила, будто всё нормально, было заметно, что её обидело моё вчерашнее поведение. Она пыталась этого не показать, но в её взгляде проскальзывало недовольство, и фразы получались порой резковатыми.
К концу разговора она, однако, оттаяла и согласилась в выходные съездить за город покататься на лыжах. Я клятвенно заверил её, что на этот раз никуда не пропаду.
Настала суббота. Наконец-то мне удалось выспаться, так что голограмма сегодня была не нужна. Умывшись и позавтракав, я позвонил Вике и сообщил, что выхожу. (Мы жили на противоположных концах города и потому договорились встретиться прямо на лыжной базе.)
День выдался солнечным и тёплым — градусов пять мороза. Лыжную базу обрамляли сугробы, и их ослепительная белизна резала отвыкшие от дневного света глаза. Белоснежную чистоту поля оттенял сосновый бор, начинавшийся в ста шагах за одноэтажным бревенчатым строением, в котором, помимо собственно базы, располагалась небольшая закусочная. От лыжной базы уходили несколько трасс, и по ним катились немногочисленные пока лыжники.
Уже сам вид этой залитой солнечным светом зимней природы наполнял душу неизъяснимой радостью.
Любуясь открывшейся взору картиной, я неторопливо подошёл к базе. Не успел войти внутрь, как раздался звонок телефона. Думая, что это Вика, я ответил, но, услышав голос шефа, сразу же отключился. Телефон тут же зазвонил вновь.
Не обращая на него внимания, я прошёл в закусочную. Взял с ближайшего столика коробочку с зубной нитью, сунул её в карман и направился в туалет. Телефон продолжал трезвонить.
Звонки не прекратились и в туалете. Поступая через волновой модулятор непосредственно в мозг, они вызывали раздражение большее, нежели сотня назойливых комаров.
Я достал из кармана зубную нить. Отмотав от неё кусок нужной длины, я привязал один его конец к искусственному зубу, другой — к металлическому крану умывальника, для чего пришлось над ним наклониться.
Глубоко вдохнув, я дёрнул первый раз. Челюсть пронзила резкая боль.
Я дёрнул второй раз. Зуб не поддавался, а боль стала сильнее.
Изо всех сил я дёрнул головой в третий раз, и зуб всё-таки вырвался из десны. Со звонким стуком он ударился о раковину и окровавленным камешком скатился к решетке сливного отверстия. Однако он был ещё слишком близко, и звонки не переставали звучать в моём сознании.
Отвязав зуб от крана, я утопил его в раковине. Через пару секунд звонки прекратились. Прощай, конторское рабство!
Из развороченной десны текла кровь, но я сглатывал её, не ощущая боли, ибо меня переполняло иное чувство. Я первый раз в жизни испытывал его так остро.
Чувство свободы.
Я шёл навстречу Вике и улыбался. И она улыбалась мне. Неожиданно выражение радости на лице Вики сменила озабоченность. Это зазвонил её телефон…
№ 2
