Матрёна на миг остановилась – набрать воздуху для дальнейшего повествования. В наступившей паузе послышалось, как длинный рыжий бродяга шепчет своему носатому спутнику:
– Мифы Древней Греции. Вот тебе и Леда, и Даная в одном лице, глупом и круглом.
Но слов тех никто не понял.
Кольцо дёрнул себя за сиротскую бородёнку, очнулся:
– Погоди тарахтеть, девственница. И где плоды твоих странных беременностей?
– Здесь, – Матрёна содрала с корзинки платок, – гляди, касатик.
В толпе запыхтели: каждый норовил заглянуть в плетёный коробок. Там, на дне, лежали три куриных яйца: невеликих, испачканных.
– Вот они, детки мои, в невинности рождённые. А вылупятся – будут голуби белые, божьи птицы. Теперь давай мне обещанную награду, боярин, а то все кругом только и думают, что ложью уста свои поганят, лишь одна я правду-то тебе поведаю, а не кривду; давеча была я на погосте…
– Всё, хватит, – устало сказал Фёдор. Увидел Гнуса, проворчал: – Чего стоишь столбом? Убери её.
Гнус спохватился, начал отталкивать Матрёну. Баба продолжала бормотать что-то про погост и небывалый урожай репы в том году, но её уже оттеснили на задворки.
– Что же вы, странники божии, – укоризненно сказал Кольцо, – неужто никто меня сегодня не удивит поучительным, богоугодным, но при этом правдивым повествованием? Или действительно никто из вас дальше Мурома не ходил, ничего вкуснее брюквы не пробовал?
Вперёд рванулся было Архипушка, но долговязый аккуратно придержал его за рубище, и первым выступил спутник рыжего – черноволосый и носатый. Сказал с нездешним говором:
– Благородный дон Теодор, я – странствующий монах родом из далёкой Бургундии. В своих путешествиях видел я и синеву Средиземного моря, и жёлтые пески Аравии, и выжженную землю святой Палестины; спал в пустыне, укрываясь лишь звёздным небом, и замерзал в персидских горах на небывалой высоте, где так далеко от грешной земли, что даже дышится с трудом. Но я хочу рассказать тебе не правдивую повесть моих странствий, а подлинную историю двух разбойников, распятых вместе со Спасителем нашим, на соседних крестах. В Писании говорится, будто звали их Дисмас и Гестас; немало злодеяний совершили они, кровью невинных были испачканы листы их судьбы…
Фёдор слушал внимательно, задумчиво теребя бородку; и Дмитрий понял, что правильно просчитал психологию главаря похитителей княгини, придумав и заставив тамплиера заучить рассказ. Тем временем Анри продолжал:
– Известно нам, что Дисмас раскаялся и вслед за Иисусом проследовал в царствие небесное, а Гестас хулил Господа и за то был наказан. Но это – не вся история. В синайском монастыре обнаружил я древний манускрипт, написанный рукой апостола Фомы, в котором повествуется о жизни Гестаса; о том, как служил он властителям города Иерусалима и заведовал рынками, но был оболган и едва избежал казни…
Бывший тысяцкий прервал:
– Пойдём в мой дом, странник. Там ты расскажешь мне эту историю от начала до конца.
– Со мной мой спутник, сириец, – быстро сказал Анри и показал на Дмитрия, – разреши ему проследовать с нами.
– Хорошо, – согласился Кольцо, – а оставшиеся пусть вкушают хлеб и вино, празднуют день Фёдора-мученика и славят Господа нашего. Пошли.
Нищие загудели слова благодарности; крестьяне мелкими шажками приблизились к столам с угощениями, примеряясь к самым сладким кускам. Гнус по знаку старшего охранника отправился вслед за главарём и его гостями, а с ними – десяток приближённых. Остальные разбойники остались снаружи – якобы следить за порядком во время гуляния, а на самом деле – самим угоститься яствами и напитками.
Гнус вошёл в ворота последним, помог закрыть тяжёлые створки и задвинуть дубовый засов: хоть и праздник, а порядок есть порядок, нечего смердам подглядывать за внутренней жизнью острога. Потом заторопился за хозяином, уже подходящим к крыльцу: уж больно хотелось дослушать повесть про разбойника.
Спеша, невезучий Гнус споткнулся. Падая в лужу посреди двора, нечаянно схватился за плащ черноволосого рассказчика и сдёрнул его.
Под плащом оказалась кольчуга, а на спине сверкнул хитро подвешенный меч. Ошарашенный Гнус разглядел ещё и рукоять ножа в сапоге рыжего, завопил что есть мочи:
– Караул!
Хитроумный план рухнул, когда, казалось бы, всё уже получилось. Дмитрий выругался и выдернул нож из-за голенища.
– Не знаю я такой сказки, Ромушка. Как ты сказал? Про воина хилова?
– Да нет же, няня, про Ахилла! Какой же он хилый? Он самый храбрый был витязь греческий, князю Агамемнону служил!
– Ага. Мемену? Не, не ведаю. Кто же тебе такие страсти на ночь рассказывал?
– Маменька! Она и книжку читала, старец один слепой написал, не помню имя.
– Ай-яй-яй, – покачала головой нянька и вздохнула, – бедное дитя, всё перепутало. Как же слепой напишет книжку-то? Он, чай, и перо потеряет, и буквиц не разберёт. Чернильницу-то не нащупает, а нащупает – так перевернёт, коли увечный на глаза.
