Октябрь

Такая перспектива едва ли подходила защитникам демократии. Поднявшись на ящик, размахивая своим зонтиком, Прокопович объявил последователям, что они должны спасти этих матросов от самих себя: «Мы не можем нашей невинной кровью запятнать руки этих невежественных людей! Быть расстрелянными, а тем более избитыми этими стрелочниками ниже нашего достоинства. Вернемся в Думу и обсудим средства спасения страны и революции!»

На этом самопровозглашенные morituri за либеральную демократию развернулись и отправились в до стыдного краткое обратное путешествие, не забыв забрать колбасу.

Мартов оставался в Зале Собраний на всеобщей встрече. Он все еще отчаянно желал добиться компромисса. Теперь он представил резолюцию, в которой раскритиковал большевиков за предупреждение воли съезда и вновь предложил начать обсуждение широкого, включающего все фракции социалистического правительства. Она почти полностью повторяла его призыв двухчасовой давности, с которым, несмотря на желание Ленина порвать с центристами, большевики не стали спорить.

Но за два часа многое произошло.

Когда Мартов вернулся на место, возникла неразбериха, и в зал, к удивлению и радости делегатов, протиснулись большевики из Государственной думы. Они сообщили, что пришли «победить или умереть вместе со Всероссийским съездом».

Когда аплодисменты улеглись, Троцкий начал ответную речь Мартову: «Восстание народных масс не нуждается в оправдании, – начал он. – То, что произошло, – это восстание, а не заговор. Мы закаляли революционную энергию петербургских рабочих и солдат. Мы открыто ковали волю масс на восстание, а не на заговор… Народные массы шли под нашим знаменем, и наше восстание победило. И теперь нам предлагают: откажитесь от своей победы, идите на уступки, заключите соглашение. С кем? Я спрашиваю: с кем мы должны заключить соглашение? С теми жалкими кучками, которые ушли отсюда и которые делают эти предложения? Но ведь мы их видели целиком. Больше за ними нет никого в России. С ними должны заключить соглашение, как равноправные стороны, миллионы рабочих и крестьян, представленных на этом съезде, которых они не в первый и не в последний раз готовы променять на милость буржуазии? Нет, тут соглашение не годится. Тем, кто отсюда ушел и кто выступает с предложениями, мы должны сказать: вы – жалкие единицы, вы – банкроты, ваша роль сыграна, и отправляйтесь туда, где вам отныне надлежит быть: в сорную корзину истории!»

Зал взорвался аплодисментами. Мартов поднялся среди непрекращающегося шума. «Тогда мы уходим!» – прокричал он.

Когда он развернулся, путь ему преградил один из делегатов. Он смотрел на него с выражением, мечущимся между печалью и обвинением.

«А мы думали, – сказал он, – что хотя бы Мартов останется с нами».

«Однажды вы поймете, – ответил Мартов с дрожью в голосе, – в каком преступлении принимаете участие».

И вышел.

Съезд быстро принял резолюцию с язвительным осуждением ушедших, в том числе Мартова. Такие уколы были неприятны и не нужны, по мнению оставшихся левых эсеров и меньшевиков-интернационалистов, а также многих большевиков.

Борис Камков объявил, что левые эсеры останутся, и это встретили теплыми овациями. Он попытался вернуть обсуждение к предложению Мартова, мягко критикуя большевистское большинство. Он напомнил слушателям, что за большевиками не стоит крестьянство, основная часть армии. Все еще необходимо достигнуть компромисса.

В этот раз ответил не Троцкий, а широко известный Луначарский, который ранее согласился с предложением Мартова. Он подтвердил, что задача перед ними стоит сложная, но «упреки товарища Камкова по нашему адресу неосновательны».

«Если бы мы, начав заседание, сделали какие-либо шаги, отметающие или устраняющие другие элементы, тогда товарищ Камков был бы прав, – продолжил Луначарский. – Но мы все единогласно приняли предложение Мартова о том, чтобы обсудить вопрос о мирных способах разрешения кризиса. Но ведь нас засыпали градом заявлений. Против нас вели форменную атаку… Не выслушав нас, не обсудив ими же внесенное предложение, они [меньшевики и эсеры] сразу же постарались отгородиться от нас».

В ответ Луначарскому можно было бы указать, что Ленин уже несколько недель настаивал на том, что партия должна взять власть самостоятельно. Но все же, несмотря на это циничное замечание, Луначарский был прав.

То ли в радостной солидарности, то ли в приступе воинственности, то ли в замешательстве, то ли по какой-то другой причине, но все партии, все большевики в зале поддержали призыв к сотрудничеству, к единому социалистическому правительству, когда Мартов впервые огласил его.

Бесси Битти предположила, что Троцкий не успел ответить, когда предложение прозвучало в первый раз, возможно, из-за «неких горьких воспоминаний об оскорблениях, которые он претерпел от других руководителей». Это спорно, но даже если все правда было так, меньшевики, правые эсеры и другие решили обвинить большевиков и отозвать свои голоса. Они перешли прямо в оппозицию, осуждая тех, кто слева.

Вопрос Луначарского был вполне справедлив: как можно сотрудничать с теми, кто отказался от сотрудничества?

Словно подчеркивая свой отказ, покинувшие собрание центристы как раз в это время клеймили его как «частное собрание большевистских делегатов». «Центральный исполнительный комитет, – объявили они, – считает Второй всероссийский съезд Советов несостоявшимся».

В Зале Собраний дискуссия о примирении затянулась до поздней ночи. К тому времени основная часть собравшихся была на стороне Луначарского и Троцкого.