Зимнем дворце, захвачены Петроградским революционным гарнизоном». Последовали радостный шум и гам.
Перевалило за три утра, но все еще были дела. Еще два часа съезд слушал поступающие отчеты: об отрядах, переходящих на их сторону, о генералах, принимающих командование ВРК. Но оставались и несогласные. Кто-то призывал освободить министров-эсеров из заключения – таких Троцкий заклеймил как ложных товарищей.
В четыре утра, в унизительном эпилоге к уходу Мартова, делегация от него застенчиво вернулась в зал и попыталась повторно утвердить предложение совместного социалистического правительства. Каменев напомнил заседанию, что те, с кем Мартов предлагает достичь компромисса, уже отвергли его резолюцию. Тем не менее, как всегда осторожный, он отложил обсуждение резолюции Троцкого, осуждающей эсеров и меньшевиков, тайно отправив ее в процессуальную Лету, чтобы никому не пришлось краснеть, если переговоры возобновятся.
Ленин этим вечером на собрание не вернулся. Он занимался планированием. Но написал документ, который зачитал Луначарский.
Обратившись ко всем «рабочим, солдатам и крестьянам», Ленин провозгласил Советскую власть и поручился немедленно объявить демократический мир. Землю передадут крестьянам. Города обеспечат хлебом, нациям империи предложат право на самоопределение. Но Ленин предупредил и о том, что революция все еще в опасности, как от внешних, так и от внутренних врагов.
«Корниловцы ‹…› делают попытки вести войска на Петроград ‹…› Солдаты, окажите активное сопротивление корниловцу Керенскому! Железнодорожники, останавливайте все эшелоны, посылаемые Керенским на Петроград! Солдаты, рабочие, служащие, в ваших руках судьба революции и судьба демократического мира!»
Документ долго читали вслух, так как чтение постоянно прерывалось одобрительными аплодисментами. Одна небольшая терминологическая поправка обеспечила согласие левых эсеров. Крошечная фракция меньшевиков воздержалась от голосования, заложив основу для примирения левых мартовцев и большевиков. Не так важно. В пять утра 26 октября ленинский манифест приняли подавляющим большинством голосов.
Рев. Его эхо постепенно затихало – важность зачитанной резолюции наконец потихоньку становилась очевидной. Мужчины и женщины переглядывались. Принято. Сделано.
Они провозгласили революционное правительство.
Они только что провозгласили революционное правительство, и этого достаточно для одной ночи. Даже более чем достаточно для первого заседания, это точно.
Выдохшиеся, пьяные историей, со все еще натянутыми, как провода, нервами, делегаты Второго Всероссийского съезда Советов вышли из Смольного. Они переступили порог в новый исторический момент, новый первый день, первый день правительства рабочих, в утро над новым городом, столицей рабочего государства. Они вышли в зиму под тусклое, но уже розовеющее небо.
Эпилог
После Октября
«О любовь моя, теперь я знаю всю твою волю; я знаю, что она будет; но как же она будет?»
Странный роман под названием «Что делать?» оказал сильное воздействие на историю. В 1902 году Ленин в честь этого романа, написанного сорок лет назад, дал такое же название своему собственному важнейшему произведению о создании революционной организации левого толка.
В роман Чернышевского вкраплен ряд сновидений, самое известное из которых – четвертое, состоящее из одиннадцати частей. В нем главная героиня, Вера Павловна, отправляется из далекого прошлого в странное, волнующее, утопическое будущее. Отправной точкой романа, средством достижения поставленной цели, моментом силы для перехода от истории к будущей перспективе является седьмая часть четвертого сна: эта часть процитирована в эпиграфе данной книги.
Два ряда точек. Что-то демонстративно невысказанное. Переход от несправедливости к освобождению. Знающие читатели должны были понять, что под растянутым многоточием значится революция.
Проявив такую осмотрительность, автор смог обмануть цензора. Наряду с этим в данном ненаписанном фрагменте заключено что-то почти религиозное, исходящее от атеистического сына священника. Это политика от противного, революционное отрицание.
Для тех, кто предан делу революции, парадокс ее заключается в том, что, обладая возможностью все полностью изменить, она является мессианским вторжением, осуществляемым из недр самой изменяемой обыденности. Такое не выразить словами, но именно к этому сводятся все революционные призывы. Это вне языка и одновременно принадлежит ему, за пределами возможности изображения и одновременно в них.
Многоточие Чернышевского – одна из версий сказать о подобном. Моя книга – попытка создать другую версию.
Вслед за многоточием у Чернышевского – поспешный вздох: «Но как же она будет?» Этот вопрос, исходя из того, что можно наблюдать в истории сейчас, может причинить только душевную боль.
Поздний вечер 26 октября 1917 года. Ленин выступает перед Вторым Всероссийским съездом Советов. Он за трибуной. Он заставил зал ждать себя (сейчас около 9 часов вечера), а теперь он сам ждет, пока стихнут аплодисменты. Наконец он наклоняется вперед и хрипло произносит слова, которые станут знаменитыми:
