религию и Бога неоднократно менялись, но он понимал, что рано или поздно нужно будет на чем-то остановиться. Теперь, когда на него с дочерью смотрел весь мир и люди всевозможных религий притязали на его Эйву, Мейкон вынужден был признать, что предложение проповедника помочь в случае нужды ему по нраву.
Он отдавал себе отчет, что и мир, и произошедшее в его жизни – непомерно велики для скромного шерифа из заштатного городишки. Как ни неприятно было это сознавать, но он нуждался в помощи.
– Спасибо, что навестили. – Мейкон встал и еще раз пожал руку Преподобному Брауну. – Я обдумаю ваше предложение. Не исключаю, что мы продолжим сегодняшний разговор.
– Рад это слышать. – Браун поднялся и направился к выходу, но у самой двери обернулся. – Вы вольны иметь собственное мнение о вашей дочери и ее деянии. Помните об этом и никому не позволяйте сбить себя с толку, даже мне.
Мейкон с Эйвой молча шли по горной тропке. Минуло уже два дня с визита Преподобного Брауна, а шериф все еще не мог привести в порядок мысли. Благодаря предрассветной темноте леса да утреннему заморозку, загнавшему любопытных в лагерь, разбитый у подъездной дороги, отцу с дочерью удалось незаметно выскользнуть из дома. Кармен возражала против их вылазки, однако Мейкон постарался успокоить жену, заверив, что даже среди окружающей кутерьмы в мире еще хватает безопасных мест. Это, кстати, было одной из причин, по которым он во что бы то ни стало хотел поскорее забрать Эйву из эшвилльского госпиталя. Несмотря на настояния врачей, желавших держать девочку при себе, чтобы продолжать исследования, Мейкон чувствовал себя спокойнее, когда дочь была дома. Вокруг возвышались их горы – та часть мира, которую они с дочерью познавали вместе. Как же он мог держать ее вдали в такую минуту?
Пронизывающий ветер, словно дыхание великана, старался смахнуть их со склона. Выйдя еще до рассвета, они проникли в лес, будто лазутчики, скрываясь под его пологом от надоедливых журналистов, фотографов и разнообразных фанатиков. Мороз, совершенно исчезавший к полудню, по утрам был еще силен, мерзлая трава похрустывала под ногами. Этот звук далеко разносился по замершему лесу.
Они собирались провести этот день в охотничьем домике к северу от города. Когда-то там обитал старина Рутгер. Его жена скончалась от пневмонии, сам Рутгер ненадолго ее пережил. Люди болтали, что старик помер от одиночества. После смерти хозяев домик сделался местом, где удобно было переночевать, если вы собрались поохотиться: олени приходили туда полакомиться яблоками из сада, который разбила в свое время Рутгерова жена. Теперь сад зарос, одичал, но исправно плодоносил каждый год.
– Холодрыга какая, – проворчал Мейкон.
Они уже почти добрались до лабаза, устроенного на дереве, в котором намеревались подождать прихода оленей. Мейкон соорудил это укрытие для охоты несколько лет назад и не раз приносил домой добычу. Он надеялся, что сегодня им вновь повезет.
– Ничего, скоро потеплеет, – стоически отозвалась Эйва из сумрака, остановилась и огляделась. – Мы почти пришли.
– Если честно, я обрадовался, когда ты согласилась.
– Мы ведь давно никуда не ходили.
– Правда. – Мейкон сжимал и разжимал кулаки, чтобы разогреть замерзшие пальцы. – Сама знаешь, все сейчас немного запуталось.
– Можно и так сказать, – ответила Эйва и зашагала вниз по склону.
Новый порыв ветра подтолкнул их в спину, едва не сбросив вниз, но они продолжали упорно идти, уверенные, что вскоре взойдет солнце, которое согреет их и озарит все вокруг. Достигнув подножия горы, Эйва окинула взглядом близлежащее поле и прислушалась. В тишине лишь ветер шелестел листьями.
– Как все-таки хорошо побыть вдали от людей, – сказал Мейкон.
– Нам еще до лабаза добираться, – заметила Эйва.
– Ничего, совсем чуть-чуть осталось.
– Солнце уже встало. Просто из-за гор пока не видно.
– И что с того? Мы вполне можем остановиться и поболтать.
– А я думала, ты рвешься на охоту, – ответила Эйва, направляясь к стене деревьев, где был устроен лабаз.
Мейкон побрел за ней, чувствуя, что прошляпил шанс поговорить с дочерью по душам.
Два отдельных навеса располагались вплотную друг к другу. Шериф сделал так специально, когда Эйва была еще мала, чтобы в случае чего быть поближе к дочери. В результате охотничье укрытие стало местом, где можно было в лесной тишине поверять друг другу свои секреты. То есть настоящим укрытием, где никто в мире не мог их потревожить и они с дочерью могли уединиться.
К тому моменту, когда Мейкон подошел к лабазу, Эйва уже забралась наверх, втянув с помощью длинной веревки лук. Теперь она сидела, положив оружие на колени, и всматривалась в просветы между деревьями, верхушки которых уже позолотило солнце.
Помедлив немного, Мейкон тоже поднялся наверх, втащил лук и замер, вглядываясь в лесную чащу.
– Ты когда-нибудь вспоминаешь о ней? – тихо спросила Эйва.
