учащался сверх обычного. Казалось, эти сто метров пробежал другой человек, не тот обаяшка, которого Антиопа застала на крыльце.
«Мне надо есть…»
В восемь часов она замешала протеиновый коктейль с горстью мороженой ежевики. После еды прилегла на тридцать минут. В девять часов – куриные грудки и вареный картофель. В десять ноль пять – второй коктейль. Он не пришел, стучало сердце. Он не пришел, зато пришел этот… Этот пришел, а ты, дурища, была с ним откровенна. Слишком откровенна? Пожалуй. Но почему? Он тоже был со мной откровенен, сказала Антиопа сердцу. Рассказал про отца. Это не секрет, но все равно, он мог бы и промолчать. Когда инспектор оставил тебя, спросило сердце. Когда узнал, что хотел? Или когда начал утомляться, а ваш бег из забавы, способа разговорить тебя, превратился в состязание мужчины и женщины? Первое или второе?! Сердце было мудрее разума, но у Антиопы не нашлось ответа на вопрос.
Что происходит?!
В четверть одиннадцатого Антиопа уехала на работу, в зал. В сумке ее лежала порция картофельного пюре в саморазогревающейся упаковке. Честные углеводы, сто граммов. До пятого приема пищи оставалось полтора часа. До сывороточного коктейля – четыре. До большого говяжьего стейка и чашки овощного салата – пять часов сорок пять минут. До следующего коктейля… Надо есть, стучало в мозгу. Стучало, пробивалось внутрь, костенело болезненными рогами, направленными от висков в затылочную долю. Мне надо есть. Надо есть, надо есть – звуки слипались, оборачивались пророческим: «Надоест, мне надоест…»
Антиопа еще не знала, что именно ей надоест, но была согласна в главном.
3
Тезей
Ночь он провел «У Силена».
Пожалуй, следовало вернуться домой. Выспаться. Принять душ, побриться. Вместо этих, простых и правильных действий он сидел сиднем в угловой нише, спрятавшись за очередной коралловой шторой, один за круглым столиком на троих, под статуэткой горбатого шамана, играющего на препохабнейшей дудке, и тупо глядел перед собой стеклянным взглядом. Люди приходили и уходили, гомонили, пили пиво, хрустели чипсами и орешками, собирались подраться, не собрались; к двум часам ночи публика рассосалась, словно нитки ке?тгута в швах, заживающих после операции. Остался лишь бритый наголо пацан, заливавший спиртным подлую измену подружки – рогоносец заснул прямо у стойки, на высоком табурете, поперек страстного обвинительного монолога, уронив голову между кружкой и блюдцем с шелухой от жареного арахиса. Убрать его, жестом спросил Тезей у бармена. Вышвырнуть на улицу? Вызвать такси, если ты знаешь адрес? Ну его, отмахнулся бармен. Проспится, сам уйдет.
А вдруг он заблюет тебе пол?
А если заблюет, ухмыльнулся бармен, так я им и вытру, красавцем.
Тезей ждал, что бармен рано или поздно попросит его самого уйти. Нет, Силен, несмотря на грубую внешность, был чуток к чужим настроениям. В половине третьего он молча начал прибираться, в двадцать минут четвертого убрел в подсобку и больше не возвращался. Тезей сходил к стойке, взял бутылку ячменной «Спарты», бросил мелочь в ящичек кассы и возвратился на прежнее, нагретое его задницей место. Из динамиков вдруг заиграла флейта в сопровождении акустической гитары, но Тезей не в такт забарабанил пальцами по столу, и флейта умолкла.
Букмекер, думал Тезей.
Случайность, думал Тезей.
Я не верю в случайности, думал Тезей.
В психов он верил. Как ни крути, тот факт, что букмекер вдруг слетел с катушек и начал избивать зрителей, не слишком смущал Тезея. Если почтенный отец семейства, счастливо отпраздновав жемчужную свадьбу, может проснуться утром, выпить чаю с гренками, взять дробовик и, даже не сменив пижаму на костюм, снести половину черепа любимой супруге, матери его детей – отчего бы жердяю-букмекеру не возомнить себя чемпионом «Элевсина» и не расплатиться по-свойски с теми, кто день за днем совал ему жирные, засаленные купюры, делая ставки?
Главная загвоздка, раздражающая соринка в глазу, крылась в другом. Букмекер должен был лечь, когда Пирифой дважды влепил ему по ребрам. Букмекер должен был лечь, когда Пирифой лягнул его в живот. Букмекер не должен был встать, когда Тезей снес его в первые ряды. И наконец, букмекер не должен был говорить после того, как его, выгнувшегося в Тезеевом захвате, Пирифой саданул поддых. Говорить?! Он и хрипеть-то не должен был. Тезей отлично знал, что происходит, если лишить человека возможности сгруппироваться – и ударить в солнечное сплетение. Ударить в прыжке, ногой, не стесняясь в резкости и силе.
Спазм дыхания, думал Тезей. Разрыв диафрагмы. Проникновение кишечных петель в грудную полость. Непроизвольная дефекация. Судороги. Потеря сознания. Летальный исход. Целый букет возможных последствий, одно страшнее другого, и что мы имеем в сухом остатке?
Ничего.
Я держал его в руках, думал Тезей. Если бы этого не было, я мог бы предположить, что ставки в клубе принимает отставной прапорщик армейского
