– Угробить его хотите?! – напустился на них врач в коридоре. – Покой и реабилитация! Никаких визитов! Никаких допросов! Трое суток! Четверо! Неделю!
Яростно сверкнув очами, врач скрылся в палате. Констебль у стены прикидывался мебелью. Я слепоглухонемой, читалось на лице усача. Я дебил от рождения, у меня память, как у карпа.
– Пошли, – мотнул головой Паламед. – Перекурим.
На ходу он достал пачку «Kasetina». Икар не курил, но выяснять отношения в присутствии охранника не следовало, тут Паламед был прав.
Во дворе рядом с черным ходом обнаружился навес с двумя скамейками, столом и чугунной урной. На столе белели пепельницы, судя по логотипам, позаимствованные в кафе «Клепсидра». Инспектор протянул Икару раскрытую пачку сигарет и, когда тот отказался, прикурил, выпустил дым через ноздри. На пару секунд Паламед блаженно прикрыл глаза, после чего, не говоря ни слова, достал из-за пазухи служебный планшет. Такой же имелся у Икара, и у всех в отделе.
Выведя на экран фотографию, инспектор развернул планшет к Икару.
В первый миг снимок показался Икару знакомым. Труп мужчины, руки нелепо вывернуты в плечах, почти оторваны от туловища. Черты лица искажены гримасой боли, изо рта вывалился распухший язык. Один из убитых байкеров? Нет, другое место, другое освещение. Снято ранним солнечным утром, без вспышки. Рядом – край аккуратно подстриженного газона.
Откуда на Козьем въезде газон?
Без комментариев Паламед открыл следующий снимок. Второй труп лежал на досках рыбачьего пирса. Масляные отблески фонаря играли в темной воде. Тело убитого было исковеркано немыслимым образом: казалось, великан-безумец выкручивал его, как мокрую тряпку. Выжал жизнь до последней капли – и бросил за ненадобностью.
Третье тело. Четвертое. На шестом или седьмом Икар не сразу сообразил, что глядит на снимок, который видел в Управлении. Перед ним был байкер из табуна «Лизимахов».
– Дело Рвача. Слыхал?
– Нет.
– Висяк. Бьюсь, бьюсь: глухой номер, – голос инспектора звучал смутным бормотаньем. Складывалось впечатление, что их с Икаром разделяет кирпичная стена. – Третий год, мать его…
– Серийный маньяк?
Паламед жадно затянулся сигаретой:
– Угу. Поначалу целой бригадой работали. Раскроем, мол, по горячим следам. Полгода, год, два… Следы остыли. Людей на другие дела перебросили. А Рвач на мне повис. Девять трупов, один в один. Это если твоих не считать, с Козьего въезда.
– «Лизимахов»?
– Мужчины от девятнадцати до тридцати девяти. Физически здоровые. Телесные повреждения, несовместимые с жизнью. Крови – минимум. Ни ножевых, ни огнестрела. Все случаи – с особой жестокостью. Хоть бы какая зацепка! Свидетелей нет, выживших нет, мотивов нет. Осведомители замахались носом землю рыть… География – хаотичная, считай, весь город. Система не прослеживается, только почерк. Глухарь, в общем. И тут – побоище. А главное, выживший. Свидетель!
– Думаете, это он? Рвач?
– Давай на «ты», – с внезапным ожесточением инспектор раздавил окурок в пепельнице. – На сто процентов уверенности, конечно, нет. Но совпадения! Мужчины, возраст. Почерк, способ убийства. Ножевых, огнестрела – нет. С особой жестокостью. Тела, как и в прошлые разы, даже не пытались спрятать. Играет, гад, выпячивается. Издевается: поймайте, мол, меня! Опять же, журналюги, шумиха…
– Не сходится!
Это мое дело, со злобой подумал Икар. И я его не отдам. С инспектором Паламедом у молодого констебля имелись свои счеты: в числе прочего инспектор вел дело о трагической гибели Талоса, в котором фигурировал Икаров отец. На взгляд Икара, медлительный старикашка Паламед, без пяти минут пенсионер, должен был давным-давно закрыть дело за отсутствием состава преступления, а не тянуть резину до последнего.
– У нас групповое. У Рвача групповые были?
– Нет, – признал Паламед. – До сих пор нет.
– Вот! – безотчетно Икар скопировал тон Синида. Он едва не ткнул инспектора пальцем в грудь, спохватившись в последний момент. – Плюс сексуальное насилие. Вы… Ты снимки видел? Член Полифема видел?
– Видел. Охренеть, не встать.
– Рвач жертвы насиловал?
– Нет, – инспектор полез за новой сигаретой.
– Погоди! Ты байкера допросить успел?
