отверстие, куда нырял жгут кабелей от компьютера. Ага, и щель осталась, для обзора. Смотреть было неудобно, шею ломило, но о кресле в первом ряду партера Тезей мог только мечтать.
– Ах вы мои жмурчики!
Оператор в толстовке с капюшоном и спортивных штанах, пузырящихся на коленях, прилаживал на штатив портативную камеру. Мим в чёрном облегающем трико, с метализированным гульфиком на причинном месте, разглядывал трупы с нездоровым интересом. Тощая брюнетка, тоже в черном – кардиган, лосины, чулки-ботфорты выше колен – пыталась обнять «мима», но тот стоял столбом, не отвечая брюнетке взаимностью. Когда девушка повернулась в профиль, стало видно, что грим превратил ее лицо в подобие ухмыляющегося черепа.
Лицо мима было напудрено до меловой белизны.
– Жмур-мур-мурчики! – ликовала брюнетка.
– А что у нас здесь?
Мим шагнул к прозекторскому столу, где лежал Пирифой. Когда мим откинул край простыни, Тезей воздал хвалу предусмотрительности восходящей звезды: до пояса Пирифой был обнажен, как и положено добропорядочному мертвецу в ожидании вскрытия. Он бы наверняка разделся и догола, да времени не хватило. К счастью, мим удовлетворился частичным осмотром.
– Какой милашка! – обрадовалась брюнетка. – Свежачок!
– Не годится, – возразил оператор. – Слишком свежий.
– Тебе что, тухлятину подавай?
– Нужно что-нибудь побрутальней, иначе понтяра не оценит. Этих берите, они подойдут, – он указал на лже-букмекера, девочку с опухолью и толстяка. – Укладывайте фоном. Сейчас возьму ракурс… Все в кадре! Мотор!
Не дожидаясь отдельных указаний, мим с брюнеткой слились в поцелуе: долгом и слюнявом.
– Еще! Еще!
Со стороны могло показаться, что двое людоедов отжирают друг у друга губы.
– Всё, хорош лизаться! Пошел стриптиз!
Любовники принялись раздеваться, вернее, раздевать партнера. Время от времени они тоненько вскрикивали, словно их хлестали плеткой. Оператор ухал совой: подбадривал. Анатомический театр абсурда обещал в скором будущем набрать в сети? триста тысяч просмотров, вырвавшись в топы. Мим с брюнеткой демонстрировали чудеса гибкости, достойные гуттаперчевых циркачей, родившихся в опилках. Гульфик отстегивался в три приема, с неприятным лязгом цепочек и замков от чемодана. Трико с мима совлекли таким, особо извращенным способом, что кто другой на месте артиста уже вывихнул бы себе все суставы. Наконец мим остался в одних носках, дырявых и заношенных, а брюнетка – в своих длиннющих сапогах, которые, казалось, приросли к ней на манер второй кожи.
– Страсть! Пошла страсть!
Мим увлек партнершу на свободный прозекторский стол – и взвыл белугой от прикосновения к стальной поверхности. Оператор поднял большой палец: одобрил вой, как зачетную импровизацию. Любовники завозились, ласки превратились в борьбу за право оказаться сверху – никто не хотел лежать голышом на холодном металле. Подстелить простыню им в голову не пришло, а может, простыня не вписывалась в концепцию художественного решения.
– Хорош кувыркаться! Секс!
– Чего ты орешь?
– Лишний звук я подрежу, не переживай… Секс!
Верх одержала брюнетка, оседлав проигравшего мима. К сожалению, с процессом, на котором настаивал тиран-оператор, дело не заладилось. То ли мим растратил последние силы на борьбу с партнершей, то ли обстановка, против ожидания, не способствовала эрекции, но любые попытки брюнетки справиться с проблемой приводили лишь к жалким вялым содроганиям. Мелкий покойник, скукожившийся у мима между ног, восставать отказывался категорически, несмотря на всю мощь эротической некромантии.
– Импотент! – психовал оператор.
– Сам импотент…
– Кастрат!
– Сам кастрат! Иди сюда, на холодненькое…
– А кто снимать будет? Ты, что ли?
– А кто трахаться будет? Ты, что ли?
– Вижу я, как ты трахаешься…
– Тебе помочь, чувак?
На соседнем столе, с неподдельным участием разглядывая мима, сидел Пирифой. Простыню он накинул себе на плечи, на манер савана: грелся.
