— Ты же ее размотала.
— Я так не хочу! Так мне не нравится.
И— в слезы.
Очень она не любит, когда что-нибудь портится, ломается, теряется... Ей очень жалко было, что вот была какая ни на есть шапка, рваная и драная, но все-таки шапка, и вдруг ее в одно мгновение не стало. Пришлось объяснить ей, что из этих ниток мама свяжет что-нибудь другое: варежки, носки или новую шапочку. Она успокоилась немного, но желание крутить и наматывать нитки у нее пропало.
Я работала, а она стала рассказывать мне сказку:
— Жил-был Андрюша в пальто. И вот он захотел что-то написать, взял без спросу чернила и вдруг пролил чернила на скатерть. “Дзинь-дзинь!” Входит Чиполлино. “Ну, что ты такое сделал, Андрюша в пальто? Мама же твоя рассердится. Давай я сейчас постираю скатерть”. Принес газик и воду, и они вместе стирали белье...
— Маша, по-моему, этот рассказ все-таки папа написал.
— Нет, папа написал про Белочку и Тамарочку, а я— про Чиполлино и про Андрюшу в пальто.
26.3.60.
Помогала тете Минзамал убирать квартиру.
Потом мы вместе ремонтировали книжки, подклеивали оборванные уголки, приводили в порядок переплеты. Машка занималась этим с удовольствием. Я дала ей кисточку, и она самостоятельно привела в порядок книжку Прокофьева “Шел кот-скороход”.
Вечером мы были одни. Папа два раза звонил из Комарова. Скучно ему, бедному. Нас двое, а он— один.
Вечером, когда я раздевала Машу и мерила ей температуру, я спросила, хочет ли она на горшок.
— Раньше хотела, а сейчас не хочу,— сказала она и добавила:— Как Настенька.
Я не сразу сообразила:
— Какая Настенька?
— Настенька говорила: “Раньше я хотела суп, а сейчас не хочу...”
Тут я вспомнила, что у папы есть такой рассказик— про капризную девочку, печатался в “Огоньке”, кажется. Рассказ для взрослых.
— И молнии не было,— сказала Маша.
Это тоже оттуда. Там кто-то говорил: “Я ждал грома и молнии, но молнии не последовало...”
Как она все впитывает! Ведь ей никто не читал этот рассказ, читали при ней.
Это и радует и огорчает. Огорчает потому, что мы то и дело забываем всякую осторожность и говорим при ней все что придется.
И еще раз вспоминаю Макаренко: “Если хотите воспитывать, воспитайте прежде всего себя!”
27.3.60.
Вечером, когда мерили температуру, сидела у меня на коленях и рассказывала сказку собственного сочинения:
— Жил-был маленький утенок, у него были мама-утка, папа-утка, бабушка-утка, тетя Ляля-утка, а Синдбад остался собакой, и Кузьма тоже остался кошкой. Папа-утка работал, мама-утка ходила в магазин; бабушка-утка приехала из Тбилиси, а тетя Ляля-утка жила на улице Восстания. Тетя Ляля с улицы Восстания пришла с Синдбадом, а утенок испугался и спрятался под ванну. Потом он утонул в ванне. Там было много воды.
— Ой, Маша, а тебе не жалко, что утенок утонул?
— Жалко...
Потом подумала и говорит:
— Но ты знаешь, это ведь было во сне!
Неплохо выкручивается наша писательница!..
30.3.60.
Перед сном показала мне свои руки.
— Мама, посмотри мои пальчики. Как колбаски, можно кожицу снять. Какие страшные.
Действительно, на нескольких пальцах сходит кожица. Авитаминоз или диатез?
— Ну,— говорю,— Маша, это что! Вот когда тебе было всего дней семь, мне тебя показали— у тебя по всему телу кожица сходила. А потом— ничего, все прошло. Кожица что пустяки, что не страшно. А вот грызть ногти— это страшно, это ужасно.
Подумала и говорит:
— Когда тихо грызу, тогда не страшно.
— Почему?
— Потому что ты не видишь.
* * *
Завтра еду с папой в Зеленогорск— смотреть дачу.
Узнав об этом, Машка очень расстроилась, но оживилась и обрадовалась, когда я сказала, что обратно, может быть, приеду с папой.
За ужином несколько раз повторяла:
— Хочу папу. Хочу папу.
Пишет папа
3.4.60. Ленинград.
Уже четвертый день я здесь, в Машкином распоряжении. И останусь на завтра, так как расхворалась после очередной поездки в Зеленогорск наша мамочка.
* * *
Вчера и сегодня я гулял с Машей. Погода отличная— солнечная, ясная, весенняя. Правда, за Машкой надо смотреть в оба— чтобы в лужу не угодила.
Вчера и сегодня были на Сытном рынке. Там— под открытым небом— идет какая-то очень аппетитная торговля: метлами, вербами, матрешками, деревянными крашеными яйцами и прочей кустарной стариной.
Я купил Маше пучок вербы, лопатку и метелку, двух игрушечных маленьких цыплят и прочее. И все это на рубль с копейками.
Вчера и сегодня часа по полтора сидели в парке Ленина у театра Ленинского комсомола.
Дома Машка тоже ни на минуту не отставала от меня.
— Хочу к папе! Папа, к тебе можно? Ляботаешь? Я тебе не буду мешать...
Конечно, мешает. Но я не могу выгнать ее. Мне самому становится невесело, как только закрывается за нею дверь...
* * *
Вчера мама читала ей книжку Сладкова про воробья, гнездо которого разорил злодей маляр. Машка расплакалась.
Спрашиваю:
— Ты чего плачешь?
— Пти-и-ичек жалко!..
— Каких птичек?
— Которые в книжке.
* * *
Купил ей сегодня леденцовых петушков на палочке. Вижу, не ест, не сосет.
— Ты что?
— Другие дети едят петушков, а мне жалко.
Объяснил ей, что этот петушок понарошный, что ему не больно.
Вздохнула и стала потихоньку сосать.
Пишет мама
Вчера, еще при папе, у нас был гомеопат. Перед отъездом папа смазал Манюсе горлышко календулой. А сегодня с утра я стала давать ей гомеопатические шарики. Маша их принимает с удовольствием, называет “маленькие атаминчики, детики”.
Гораздо труднее смазывать горло календулой. Я попробовала: отвратительная, ядовитая, обжигающая жидкость. А надо кисточкой проникнуть в самую глубину гортани и там все основательно смазать.
* * *
После того как уехал папа, Маша все утро ныла:
— Ой, скучно мне!..
А сегодня, когда я смазывала ей горло календулой, она отбивалась руками и ногами и кричала:
— Кисло мне!..
7.4.60. Зеленогорск.
Чтобы быть поближе к нам и чтобы Маша дышала воздухом, папа снял для нас комнату в зеленогорской гостинице “Ривьера”.
Ехали мы сюда на машине Союза писателей.
Машка всю дорогу сидела у меня на коленях и смотрела на дорогу. И все время волновалась и спрашивала, где ее чемоданчик.
Я говорила с шофером Василием Ильичом и просила Машу не мешать нам.
Она долго молчала, смотрела на дорогу. Но где-то между Лахтой и Лисьим Носом вдруг заволновалась, заерзала. Вижу— хочет что-то спросить. И правда:
— Простите, я вас перебью... Вы не знаете, куда улетели вороны?
8.4.60.
Легли вчера очень поздно, но Маша проснулась в 7.30 и заснуть уже не могла. Приближаются белые ночи, рано светает, а спать при свете она не умеет.
