* * *
Сегодня утром она у меня спросила:
— Мамочка, а как это вы придумали назвать меня Маша?
— Да так вот... Думали, думали и придумали.
— А кто придумал, ты или папа?
— Мы вместе придумали. А тебе нравится твое имя?
— Да, нравится.
Потом помолчала и говорит:
— И долго вы думали?
Пишет папа
2.6.60. Ленинград.
Весна в этом году рано уступила дорогу лету. Давно уже отцвела черемуха, цветет сирень. На рынке (куда мы вчера ходили с Машей) полно ландышей, тюльпанов, белой и сиреневой сирени, маргариток и прочей свежей и пахучей радости. А Маша— в городе, и неизвестно, когда и куда выедет отсюда. Дачу для нее бестолковым родителям до сих пор снять не удалось.
* * *
Сказал ей:
— Завтра мы с тобой пораньше встанем, тихонько оденемся и пойдем на рынок за цветами... Только ты маме не говори.
— Почему?
— Потому что это— секрет.
— А что это такое?
— Ну, это— тайна.
Утром она проснулась и говорит матери:
— Мы сегодня с папой тихонько пойдем тебе цветы покупать. Ты только гляди, хитричка, в окошко не смотри!..
7.6.60.
Третьего дня, в воскресенье, ездили втроем в Пушкин— к тете Ляле и Прокофию Никитичу. Заодно поискали дачу. Были у какого-то фельетонного чудовища-стяжателя, который весь сад засадил клубникой, огурцами, салатом и прочим, а для дачников выделил участочек размерами (буквально) полтора метра на полтора. Клумбочка с цветами. Вместо скамейки— старая железная кровать. Для полного сходства с могилой ограда покрашена в ядовитый попугайный цвет.
Дачи не сняли. Пожалели и себя и Машу.
* * *
Последнее время я довольно часто рассказывал Маше о своем детстве, о тех временах, когда ее на свете не было. И не было случая, чтобы она не сделала попытки выяснить этот загадочный вопрос:
— А где я была? Нет, правда, где я была тогда?
На днях ни с того ни с сего начинает рассказывать мне:
— Жила девочка Маша. Это я. У нее тогда папы и мамы не было и бабушки не было. И вдруг... (короткая пауза) и вдруг у меня родилась тетя Ляля. Потом у нас родился Синдбад. И Кузьма родился.
Как известно, Кузьма— это тети Лялин кот.
* * *
Смотрели в Пушкине дачу. Мама рассказывает Маше:
— Там садик. Там два домика. Там есть собака Бобик. У хозяев есть дочки.
Вся засияла.
— Да?! А как ее зовут?
— Кажется, Вивиана.
— А сколько ей лет?
— Лет двадцать восемь, кажется.
С возмущением:
— И это называется дочка?!
* * *
Вчера вернулась с Каменного острова переполненная восторгом.
— Ах, как там красиво!..
Видела петровский дуб, спрашивала у мамы, почему он за решеткой. Привезла маленькую черную ракушку.
* * *
Перечитал сейчас (и с волнением перечитал) мамины зеленогорские записи. То место, где она рассказывает об уснувшей рыбке.
Всей душой я на стороне Машки и вместе с тем понимаю, как трудно ей будет с этими донкихотскими взглядами на жизнь, как часто ей придется сталкиваться с бездумной жестокостью, с такими вот тетками, как эти (“интеллигентные”, по словам Элико) рыболовы...
Не делаем ли мы ошибку, что поддерживаем в Машке ее страстную, убежденную любовь ко всему живому? Нет, не делаем!.. Пусть ей будет временами нелегко, но так, и только так надо воспитывать человека!..
Вегетарианство? Толстовство? Нет, мы едим— и Машка ест— и мясо, и рыбу. И все-таки... Маленький мучитель, убийца бабочек или муравьев не может вырасти хорошим, добрым, великодушным человеком. Убежден в этом.
Но, к сожалению, убеждены в этом далеко не все.
В том же Зеленогорске (или нет, пожалуй, еще в Ленинграде, в Дивенском саду) был такой случай. Девочка намного старше Маши поймала бабочку и на глазах у других детей отрывала ей крылья.
— Оставь! Что ты делаешь?— сказал я девочке.
Она простодушно удивилась:
— А что?
— Как что?! Разве можно мучить бабочек!— дрожащим от негодования голосом накинулась на нее Машка.
И тут в наш разговор вмешалась мать этой девочки. До этого она спокойно беседовала с приятельницами, а тут резко оглянулась и говорит:
— Бабочек? Не убивать?! Что за странные речи! И даже какие-то, простите, несовременные речи. Разве вам, товарищ, неизвестно, что бабочки— вредители?
Да, знаю, слышал: бабочки вредны. Хотя, признаться, не очень верю, что в природе хоть одно звено может оказаться лишним, ненужным, вредным...
Но если и правда есть в природе вредители, если их действительно нужно уничтожать,— пусть этим занимаются взрослые. Так же как пусть взрослые, а не дети, ведут войны, ловят преступников, судят их и наказывают. А в ребенке нужно буквально с пеленок воспитывать отношение к природе и ко всему живому самое человечное, самое уважительное. Воспитывать защитников жизни, а не врагов ее.
Если ребенок в четыре года терзает своих крылатых и четвероногих земляков, он потом и людей будет обижать походя.
* * *
Сегодня я работал. Слышу— стук в дверь. Машин голос:
— Папа! Папа!
Значит, что-то случилось. Без дела она меня в рабочие часы, как правило, не тревожит.
Врывается:
— Тебя— к телефону! Бабушка с тобой говорить хочет. По телефону.
Бегу в коридор. Трубка лежит на рычаге.
— Нет,— говорит Маша,— сюда, сюда!..
И ведет меня в кухню, где на белой табуретке стоит ее маленький игрушечный телефончик.
Придумала, вообразила и уверовала, что бабушка и в самом деле звонила с Кавказа и звала меня.
Пришлось взять трубку и несколько минут “поговорить с бабушкой”. Конечно, сердиться я и не подумал.
13.6.60.
Десятого мы с мамой ездили в Лугу, смотрели дачу. Понравилась. Это не в самой Луге, а за городом, на Лангиной горе. Выйдешь из калитки— и уже лес. Через другую калитку пройдешь— река Луга, за ней густые леса, а по эту сторону— заливные луга. Дом отдельный, хозяева— ленинградцы, приезжать будут не часто, маленьких детей у них нет. Зато есть дети у соседей. Так что Машке там будет, надеюсь, и весело, и удобно...
* * *
Сегодня утром вижу— натирает в столовой паркет маленькой платяной щеткой.
Спрашиваю: откуда щетка?
— Мне мама дала. С самого начала.
— С какого начала? Как ты родилась?
