покачиваются.
— Папочка, можно мне покататься?
— Покачаться?
— Да, покачаться...
— Иди. Пожалуйста.
Идет. Вежливо говорит девочке, которая одна сидит на скамеечке:
— Девочка, можно мне с тобой покачаться?
Та— нос кверху:
— Нет!..
Машка вспыхивает, стоит еще полминуты и возвращается.
— Ты что?
— Девочка не разрешила.
Так не один раз бывало. Вот это уж воистину плохо воспитанные девчонки. Глядишь— и Машке понравится, и ей захочется проявить самовластие. А еще хуже— ханжа вырастет. И это уже бывает:
— Нехорошие девочки.
— Ну, они глупые,— скажешь ей,— их не научили.
— Что ты! Папа! Им же уже по шесть лет!
Рядом с нами сидит старуха с младенцем на руках.
Смотрит на Машку и говорит:
— Какая-то она у вас очень уж застенчивая.
— Лучше,— говорю,— бабушка, пусть будет застенчивой, чем нахалкой.
— А вот это правда!..
* * *
Пьет сегодня утром молоко. Встречает меня возгласом:
— Папочка, ты бы знал!
— Что такое?
Всплескивает руками:
— Ты бы знал!
— Да что? Что случилось?
— Сколько мне пенок попалось!
* * *
Кажется, осень наконец постучалась в окно. Небо сегодня пасмурное. Но мама и Маша собираются в Михайловский сад...
4.10.61.
Сегодня к четырем старым профессиям прибавилась пятая: хочет быть газовщицей.
— Я всем хочу быть!— заявила она мне.
* * *
Разговор о фифах и труженицах.
Я довольно часто употребляю это слово— “фифа”.
Машка заинтересовалась:
— Папа, а что такое фифа?
— А это женщины, которые не работают. Только одеваются и наряжаются...
— Разве такие есть?
— Да, есть такие. Другие женщины труженицы, а эти только губки мажут, по театрам ходят, конфетки кушают.
— А я— труженица? Я работаю?
— Да, конечно. Ты работаешь.
* * *
И действительно, работает. Каждый день мать дает ей какое-нибудь посильное дело: полить цветы, натереть пол в коридоре, почистить башмаки, вытереть посуду и убрать ее в шкаф.
* * *
Обнимает нас с мамой, целует:
— Антибиотики вы мои маленькие!
Откуда-то залетело к ней это слово. Не удивительно, впрочем: антибиотиков потребляют в нашем доме вряд ли меньше, чем соли.
7.10.61.
Вечером, перед сном, занимались арифметикой.
Пока я спал, Машка, по словам мамы, не отходила от моих дверей. Все ждала, когда я проснусь и позову ее.
* * *
Перед этим мама читала ей. Я спросил:
— Что тебе читала мама?
— Андерсена.
— А какую сказку?
— Про китайцев.
— “Соловья”?
— Да.
— “В Китае все жители китайцы и даже сам император китаец”?.. Так начинается, да?
— Да.
Пробовал и я читать ей Андерсена. С трудом осилили “Огниво”, первую литературную сказку, с которой я познакомился в детстве. Самое простое, не требующее никаких объяснений и разъяснений,— это ведьма.
А вообще читаешь Андерсена— как какого-нибудь “Гильгамеша” или “Махаохарату”,[ 17 ] где два слова из десяти требуют толкования и комментариев.
* * *
Сегодня суббота. Должен прийти Толя. Машка ждет уже не первый день. Все считает:
— Сегодня какой день? Толенька когда придет, послезавтра?
8.10.61.
Вчера был очень нехороший день. Машка увидела и узнала много такого, о чем ей до поры до времени, может быть, и не следовало знать.
Вчера пришла Валя, привела Толю... Кто такая эта Валя? Молодая женщина, которая ходит к нам раза два-три в неделю помогать Элико по хозяйству. Говорит, что недавно уволилась, работала в Парголове или в Шувалове, в детском саду. Муж ее бросил. Сын в интернате. Своей комнаты у нее нет, жила в общежитии. Говорит, что ищет работу, сейчас живет у сестры. Один раз она пришла к нам навеселе. Сказала, что у сестры праздновали именины. И еще раза два Элико говорила мне, что “кажется, от Вали слегка попахивает”.
Вчера она пришла, привела Толю и попросила взять его с собой в парк Ленина, где меня ждали Элико и Машка.
Я взял.
По дороге Толя очень много говорил о своем отце.
— У меня папа во время войны на танке работал. У меня папа живой. Он только на Север сейчас уехал. На три года уехал. Он, наверно, на Новый год приедет.
В саду Машка и Толя очень весело играли.
А дома ждала нас большая неприятность: Толина мама встретила нас вдрызг пьяная.
Кричала, что не желает, чтобы над ней “грузинка верх брала”, и еще много плохого, обидного и несправедливого сказала.
Элико успокаивала ее, стыдила:
— Как вам не стыдно?! Валя! При сыне! Вы бы хоть его пожалели. Он к нашему дому привык, полюбил Машеньку...
— Ничего не привык, ничего не полюбил. Это я ему велела...
И все это— при Машке, при Толе...
Я ушел к себе. Приходит Машка. Глаза налились слезами.
— Папочка! Что делать? Толя очень сильно плачет. Мне жалко его. Я сама даже хотела заплакать, только терпела.
Расспрашивает:
— Что сделала тетя Валя?
