Крокусы распустились, а я сидела и потрясенно смотрела на них.
— Значит, это правда, — наконец выдавила я. — То, что я не отсюда.
— Правда, — радостно кивнула Беатриче.
— Правда, — вздохнула Оливия.
— И что мне теперь делать?
Жалко крокусы. Скоро они почувствуют, что расцвели не вовремя, и съежатся от холода, умрут. Жаль. И виновата в их ненужной смерти моя кровь. Потому что я нездешняя. Я чужая. Снова и навсегда чужая этому миру и тем, кого успела полюбить. А где-то за тысячами граней тысячи миров есть моя настоящая родина, в которую мне совсем не хочется возвращаться, будь я даже трижды наследницей престола.
— Что же мне делать? — потрясенно повторила я.
И посмотрела на Оливию.
Я часто читала в ее глазах затаенную боль, отчаяние, тоску. Но такого открытого горя я не видала еще никогда. Слава Святой Мензурке и Благословенному Градуснику! Хоть я и
— Оливия, ты знаешь, — медленно сказала я. — Я никуда отсюда не денусь. Даже если свергнуть кровавых диктаторов ну просто позарез как надо. В конце концов, вместе на досуге смотаемся и свергнем.
— Точно, — улыбнулась Оливия и тщательно загнала слезы в самую глубь своей коварной души.
— Как? — жалобно воскликнула Беатриче. — Ты не хочешь вернуться вместе со мной на свою истинную родину?
— Не хочу, — твердо заявила я. — Мне и здесь нравится. Тем более что выяснилось, кто мои мама и папа. Оливия, ведь это ж Сюзанна с Фигаро!
— Не дура, поняла, — ухмыльнулась Оливия.
— Представляешь, как мы их обрадуем? Они ж сами не свои станут. От счастья.
— Да, тоже в обмороки начнут падать, рыдать, сопли утирать большими шелковыми платками…
— С монограммами.
Мы расхохотались.
— Смотрите, — отсмеявшись, показала на землю я. — Холодно, а расцветшие крокусы не вянут.
— Они не завянут никогда, — с улыбкой объяснила Беатриче. — Они будут цвести вечно. И трава вот эта тоже вечно будет расти. Это дар твоей крови. Ай-Кеаль, я понимаю тебя. Ты после долгих лет одиночества обрела в Оливии подругу, а в замке герцога Монтессори — дом. Поэтому ты не можешь уйти отсюда в одночасье. Хорошо. Я буду ждать. Просто когда ты все решишь для себя, дай знать.
Я кивнула.
— Кстати, что ты искала в этом саду, Беатриче?
— Свидетельства твоего присутствия. Знаки. Ты касалась здешних деревьев и цветов…
— Да, но это было достаточно давно…
— Время не имеет значения. Даже простое твое прикосновение сделало больные растения здоровыми, старые — молодыми. Вот удивится здешний садовник, когда весной его сад распустится словно по волшебству. А волшебства-то никакого и нет.
— Иногда я думаю, что лучше бы Люци была волшебницей, окончила бы какую-нибудь академию магии или типа того…
— Тебе просто не терпится накатать на меня донос, как на ведьму, и сжечь на костре, — я показала Оливии язык.
— Уж конечно! — в тон ответила она. — Я должна быть коварной и зловредной или как? И потом, мне надо немного попухнуть от удушающей зависти — ты, Люци, принцесса, дрын тебе под мышку, а я всего лишь герцогиня!
— Ничего, у тебя все впереди. Метнемся в мою галактику, найдем какого-нибудь звездного мальчика помордастее и породовитей, и оп-ля — ты замужем за принцем, вся в мармеладе.
— Мармелад терпеть не могу. Кстати, о еде. Что-то пожевать захотелось. Ты как насчет перекусить, Беатриче?
— Кого перекусить? — Беатриче напряглась.
— Не, мы насчет еды… Кушать типа.
— А, — улыбнулась Беатриче. — С удовольствием. У вас потрясающе вкусная еда, и вся настоящая, не искусственная. Вот это блюдо, где горошек, ветчина, яйца, лук и белая заправка…
— Оливье?
— Да! Оно просто божественно!
— Оливия, ты чувствуешь, как салат имени тебя завоевывает даже космическое пространство?! Гордись!
— Само собой.